Непреодолимое черничное искушение. Читать онлайн книгу «Непреодолимое черничное искушение Непреодолимое черничное искушение скачать fb2

Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?

Произведение относится к жанру Современная зарубежная литература. Оно было опубликовано в 2013 году издательством АСТ. Книга входит в серию "Тропою души: семейная история". На нашем сайте можно скачать книгу "Непреодолимое черничное искушение" в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Рейтинг книги составляет 5 из 5. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение. В интернет-магазине нашего партнера вы можете купить и прочитать книгу в бумажном варианте.

Мэри Симсес

Непреодолимое черничное искушение

Бобу и Моргану в память об Энн и Джоне

Глава 1. Холодный прием

– Не двигайтесь! Осторожно! Это опасно!

Я услышала, как кто-то пытается меня остановить – но было слишком поздно. Прогнившие доски причала угрожающе затрещали подо мной, прогнулись, а затем сломались, и я рухнула в холодный океан у берегов штата Мэн, уйдя под воду с головой сразу футов на десять в глубину.

Возможно, за мгновение до этого я увидела мужчину, который мчался по пляжу к причалу, размахивая руками и крича, чтобы я остановилась. И если бы я повернула голову в его сторону, я смогла бы разглядеть его вполне отчетливо. Но я была слишком увлечена фотосъемкой отражавшейся в воде скульптуры, стоящей возле причала – женщины в кружевном платье, держащей в руках что-то, больше всего напоминающее ведро с виноградом.

Теперь, пытаясь спастись, я колотила руками и ногами по воде, мое сердце выпрыгивало из груди, а зубы отбивали чечетку – вода была очень холодная. А еще я понимала, что плыву очень быстро. А точнее, меня несет. Течение здесь оказалось весьма сильным, и оно меня стремительно разворачивало и уносило все дальше и дальше от причала.

Я закашлялась, выплевывая воду, вода вокруг пенилась, волновалась, в рот попадал песок. Волны били меня по лицу, заполняя рот и нос соленой, почти горькой водой. Руки и ноги начали неметь, меня колотила дрожь, которую невозможно было сдержать. Да как вообще океан может быть таким холоднющим в конце июня?

Я решила плыть против течения и изобразила австралийский кроль, который всегда удавался мне лучше всего. Я работала руками и ногами изо всех сил, пока они не отказались мне повиноваться, а когда остановилась, то обнаружила, что усилия мои были напрасными и меня все равно уносит в открытый океан.

«Ты же когда-то отлично плавала, когда училась в Эксетере! – попыталась я подбодрить себя. – Ты умеешь плавать!» Тихий голосок в моей голове очень старался звучать уверенно, но это не сработало. Паника охватила меня целиком, она разлилась по всему телу до самых кончиков пальцев рук и ног. Я сильно изменилась за годы, прошедшие с момента окончания колледжа – слишком много времени проводила за столом, слишком много сил тратила на бумажки и глупые покупки… и, надо сказать прямо, совсем не тратила сил и времени на занятия плаванием.

Внезапно мощный поток, который тащил меня под водой прочь от берега, остановился, и я оказалась в открытом океане – вокруг меня неторопливо плескались валы темной воды с белыми барашками. Казалось, океан был везде – темный и величественный. И бесконечный. Я завертела головой, и мне удалось разглядеть между волнами очень далекий и очень маленький причал – можно сказать, совсем крошечный. Я снова поплыла кролем, пытаясь преодолеть течение: вдох, выдох, вдох, выдох… Было трудно, ноги налились тяжестью и отказывались двигаться – они просто слишком устали.

Я остановилась и легла на поверхность воды с помощью рук, которые тоже совершенно обессилели. Мне хотелось плакать. Да еще подбородок сильно саднило – коснувшись его пальцем, я увидела кровь: видимо, ударилась или порезалась, когда падала. Я даже не поняла, как это произошло.

Мне так хотелось посмотреть на город с воды – как когда-то видела его моя бабушка, которая выросла здесь в сороковых годах двадцатого века. Я пришла на пляж, открыла калитку и взошла на этот причал. Некоторых досок не хватало, и перила были сломаны, но все же он казался довольно крепким и устойчивым, пока я не ступила на ту доску… она была какая-то слишком мягкая и податливая под моей ногой…

Волна шлепнула меня по лицу, я набрала полный рот воды.

Я вдруг поняла, что камера тянет меня на дно, словно камень – ремень от моей фотокамеры «Никон» оборачивался вокруг моей шеи. Она уже никогда не будет работать. Трясущимися руками я стащила с себя фотоаппарат через голову.

В памяти мелькнуло воспоминание о моем последнем дне рождения: ужин в «Мей Фейр» в Лондоне, мой жених Хайден протягивает мне коробку, завернутую в серебристую упаковочную бумагу, и открытку, в которой написано: «С тридцатипятилетием, Эллен. Надеюсь, это сможет соответствовать твоему выдающемуся таланту!» В коробке лежал фотоаппарат «Никон».

Я разжала пальцы и отпустила камеру – она плавно опустилась в темноту, и мое сердце сжалось, когда я представила, как она лежит там, в темноте, на дне океана.

А потом я начала думать, что мне не спастись. Что я слишком замерзла и слишком устала. То и дело закрывая глаза, я позволяла темноте проникнуть внутрь меня. Вокруг шелестел, пел, нашептывал океан. Я думала о маме – о том, как ужасно будет больше никогда ее не увидеть. И о том, как тяжело придется ей – вряд ли она вынесет две смерти за одну неделю: сначала бабушка, теперь я… Я думала о Хайдене и о том, как прощалась с ним сегодня утром, заверяя, что пробуду здесь всего одну ночь, максимум – две. И как он просил меня подождать до конца недели, чтобы мы могли поехать вместе. А я отказалась, потому что «это же короткая поездка». Ничего особенного. Сегодня вторник, сказала я ему, я вернусь на Манхэттен уже завтра. А теперь, за три месяца до нашей свадьбы, он вдруг узнает, что я не вернулась. И никогда не вернусь.

Я чувствовала, как вода уносит меня, как сознание ускользает, как на смену панике приходит спокойствие, равнодушие. Передо мной возник образ бабушки – как она стоит среди своих розовых кустов, держит в руках садовые ножницы и улыбается, улыбается…

Вздрогнув, я резко открыла глаза. Между большими перекатывающимися волнами я снова видела причал – и еще что-то. Нет, кого-то! Я видела мужчину, который прыгнул с причала в воду. Он вынырнул и поплыл очень быстрым кролем в моем направлении. Я видела, как его руки взлетают над водой. «Он плывет за мной», – подумала я. «Господи, спасибо, он плывет за мной! Здесь есть еще кто-то – и этот кто-то плывет, чтобы помочь мне!» В груди будто разлилось что-то теплое. Я заставила ноги двигаться чуть активнее, стараясь размять засыпающие от изнеможения мышцы. Подняв руки, я пыталась подать пловцу сигнал, чтобы он видел меня, и смотрела, как он приближается. При этом я стучала зубами так громко и яростно, что еле могла дышать.

Никогда я не видела такого сильного пловца. Он рассекал волны так уверенно и легко, как будто имел над ними неограниченную власть. Наконец он подплыл достаточно близко, чтобы я могла его услышать:

– Держитесь там! – закричал он, лицо у него раскраснелось, а темные волосы вода гладко зализала назад. Когда он оказался рядом со мной, мои ноги окончательно отказали, и я просто лежала на спине.

– Я вас вытащу, – сказал он, пытаясь отдышаться. – Просто делайте то, что я говорю, и не хватайтесь за меня, иначе мы оба пойдем ко дну!

Я и без него знала, что нельзя за него хвататься, однако никогда не думала, что не делать этого в положении, подобном моему, так трудно. Кивнув в знак того, что поняла, я взглянула ему прямо в глаза. Они были необыкновенные – светло-синие, почти прозрачные.

И тут, несмотря на всю мою усталость, я почувствовала, как меня захлестывает смущение. Мне всегда было непросто принимать помощь от других людей, и даже сейчас, в том отчаянном положении, в котором я находилась, смущение, охватившее меня, было сильнее, чем желание спастись. Моя мать утверждала, что это во мне говорит дух янки, от которых ведет свой род наша семья. А Хайден называл это глупой гордостью. В данный момент я понимала только одно: я выгляжу как полная идиотка. Девица, попавшая в дурацкое положение, рухнувшая с причала, унесенная течением и неспособная выплыть самостоятельно.

– Я могу… сама выплыть, – заявила я, губы у меня тряслись, а волна предательски хлопнула меня по лицу именно в этот неподходящий момент. – Поплыву за вами, – добавила я, хотя ноги у меня будто были закатаны в бетон.

Мужчина покачал головой.

– Нет, это не очень хорошая идея. Течение слишком сильное.

– Я была… в команде по плаванию, – проговорила я, когда волна слегка приподняла нас. Голос у меня начинал скрипеть и хрипеть. – В школе, – я закашлялась. – В Эксетере. Мы участвовали… в национальном чемпионате.

Он был уже достаточно близко, чтобы схватить меня за ногу рукой.

– Я поплыву сейчас, – он сделал несколько глубоких вдохов. – А вы делайте, что я скажу. Меня зовут Рой.

– Я Эллен.

– Эллен, положите мне руки на плечи.

У него были очень широкие плечи. Такие плечи бывают у тех, кто много и трудно работает. Он бросил на меня взгляд искоса.

«Нет, я не буду этого делать», – думала я, продолжая молотить онемевшими руками по воде. «Я сама, я поплыву сама. Теперь, когда знаю, что рядом кто-то есть, я справлюсь».

– Спасибо, я в порядке, и все будет хорошо, если мы просто…

– Положите руки мне на плечи! – он повысил голос. И на этот раз это не было предложением, а было больше похоже на приказ.

Я положила руки ему на плечи.

– Теперь откиньтесь назад. Держите руки прямыми. Расставьте ноги и оставайтесь в таком положении. А я буду плыть.

Я знала, как спасают утопающих, но я никогда не была раньше на их месте! Я откинулась назад, волосы облепили мне лицо. Я даже почувствовала слабое тепло от солнечных лучей. Мы качались на волнах вверх-вниз, вверх-вниз. Рой занял позицию надо мной, а я обвила ногами его бедра, как он велел мне. Он поплыл брассом, делая руками сильные гребки, и мы начали двигаться. Я обмякла и расслабилась, чувствуя себя в полной безопасности. Головой я упиралась ему в грудь и, закрыв глаза, чувствовала, как напрягаются под рубашкой его мышцы при каждом новом движении. Ноги у него были длинные и сильные, он работал ими как поршнем, толкая нас вперед. Кожа его пахла солью и морем. Я смотрела, как он рассекает руками воду, и чувствовала тепло его тела. Открыв глаза, я увидела, что мы двигаемся параллельно берегу – и сразу поняла, что он делает: попав в плен течения, я впала в панику, которая помешала мне сделать это самой, а ведь я прекрасно знала, как в подобных случаях надо действовать. Главное правило – не пытаться плыть против течения. Нужно плыть параллельно земле, пока не выплывешь за границы течения, и только потом направиться к берегу. Скоро мы развернулись и поплыли в направлении пляжа. Я заметила краем глаза, что на берегу собрались люди. «Мы почти на месте», – подумала я с невероятным облегчением и с нетерпением стала ждать, когда мои ноги ступят наконец на твердую землю и мне не нужно будет больше дрейфовать в этой темной глубине.

Мы доплыли до того места, где Рой уже мог стоять, он поднял меня и обхватил руками. Дышал он тяжело. Теперь, когда он стоял, моя макушка едва доставала ему до груди, и я определила, что в нем было минимум шесть футов два дюйма роста – на добрых восемь дюймов больше, чем у меня.

– Здесь вы можете стоять, – сказал он.

Я осторожно отстранилась, держась за его руки, которые он протянул. Опустила ноги и встала – вода была мне по грудь. Это было непередаваемо – почувствовать под ногами песок, твердую почву, снова встать на ноги! У меня за спиной океан колыхался и нашептывал свои древние секреты, погружаясь в темноту, но передо мной сверкал и искрился под последними лучами заходящего солнца пляж, словно обещание чего-то нового и прекрасного. Я почувствовала, как мышцы у меня расслабляются и даже перестала ощущать холод. Единственное, что я чувствовала – это необыкновенную связь, единение со всем миром, который был вокруг меня. Я все еще здесь, думала я, я спасена. Я жива!

Внутри меня затрепетало какое-то легкомысленное озорство, и я начала вдруг смеяться. Освободившись из рук Роя, я закружилась, словно балерина, вокруг своей оси, поймав на себе его ошарашенный взгляд. Он, вероятно, решил, что его новая знакомая слегка повредилась в уме от пережитого волнения – но мне было совершенно на это наплевать. Я только что спаслась от смерти, мои ноги снова чувствовали под собой твердую почву – и в этот момент ничего более прекрасного со мной произойти не могло.

Я приблизилась к Рою и заглянула ему прямо в глаза, а потом обвила руками его шею и поцеловала. Потому что он спас меня… и еще сама не знаю почему. Этот поцелуй получился независимо от меня – сам по себе. И Рой поцеловал меня в ответ. Его теплые губы на вкус отдавали морем, руки, сильные и уверенные, крепко обхватили меня, словно мы с ним оба тонули. И мне было так хорошо в этих руках, что хотелось просто раствориться и замереть.

Но потом до меня дошло, что я делаю, и я быстренько отскочила в сторону.

– Ой, простите, – пробормотала я, вдруг сообразив, что все люди на берегу смотрят на нас. – Я… мне… мне пора.

Повернувшись, я пошла по воде к пляжу как можно быстрее. Меня трясло, одежда промокла насквозь, глаза щипало от соли, а еще мне было ужасно стыдно за то, что произошло секунду назад. Я и сама не понимала, что на меня нашло, с чего это я вдруг набросилась на него с поцелуями.

– Эллен, подождите! – крикнул Рой, пытаясь меня догнать. Он хотел схватить меня за руку, но я увернулась и прибавила скорости. Нужно просто притвориться, что ничего не было. Ничего не было.

Двое мужчин в синих джинсах бежали к нам со стороны пляжа. Один из них был в желтой футболке, у второго на голове красовалась бейсболка «Рэд Сокс», а на талии болтался пояс с инструментами, который шлепал ему по бедрам при каждом шаге.

– Рой, ты в порядке? С ней все нормально? – крикнул мужчина в желтой футболке, помогая мне выбраться на берег.

– Думаю, с ней все нормально, – ответил Рой, выходя из воды. Синие мокрые джинсы облепили ему ноги.

Парень в бейсболке схватил меня и вытащил на песок.

– Как вы, мисс? В порядке?

Я попыталась кивнуть, но меня слишком сильно колотила дрожь, поэтому я не смогла даже мотнуть головой.

– Х-х-холодно, – стуча зубами, выдавила я из себя.

Крупный мужчина с бородой и «ежиком» на голове подбежал ко мне и набросил на мои плечи коричневую кожаную куртку. Внутри нее было тепло и очень уютно, как будто в мягком флисовом одеяле, и я была очень благодарна этому мужчине за заботу.

Парень в желтой футболке спросил:

– Хотите, я позвоню в 911? Они сюда мигом приедут, тут недалеко. Вас могут отвезти в больницу в Калверт.

Я понятия не имела, где находится Калверт, но меньше всего на свете мне сейчас хотелось оказаться в больнице, персонал которой наверняка начнет звонить моей маме (а это нехорошо) или Хайдену (что еще хуже).

– Не надо, пожалуйста, – сказала я, трясясь. – Я хочу просто убраться отсюда поскорее.

Рой подошел и встал у меня за спиной.

– Я отвезу вас домой.

«О господи, нет», – подумала я, чувствуя, как вспыхнули у меня щеки. «Пусть кто-нибудь другой меня отвезет. Кто угодно – только не он. Я не могу ехать с ним!»

Я с надеждой взглянула на двух других мужчин, но они молчали.

– Пошли, – скомандовал Рой, тронув меня за плечо.

Я быстро зашагала по песку. Он шел следом. Мы оба молчали всю дорогу: пока шли по пляжу, потом по причалу, потом мимо строящегося здания – там на крыше стучали молотками трое мужчин. Вслед за Роем я вышла на грязную парковку за этим зданием, и он открыл дверцу голубого пикапа марки «Форд».

– Прошу прощения за бардак, – сказал он, сгребая в кучу и бросая на заднее сиденье ящик с инструментами, рулетку, отвес и несколько карандашей. – Орудия труда плотника.

С моей одежды капало, когда я села на переднее сиденье, подо мной сразу образовалась небольшая лужица. Посмотрев себе под ноги, я обнаружила, что на резиновый коврик у моего сиденья с меня насыпалась внушительная кучка песка.

– Я… не знаю, как это получилось, – придушенным полушепотом пробормотала я. – Я стояла на причале, все было нормально, и вдруг… – вздрогнув, я поглубже уткнулась подбородком в воротник куртки.

Рой повернул ключ зажигания, мотор покашлял и завелся.

– Вы не местная, да? – спросил он. Приборная панель ожила, мягким желтым светом засветилось встроенное радио.

Я покачала головой:

– Здесь очень сильное течение, – сказал Рой. – А причал в плохом состоянии. Хорошо, что я все видел.

При воспоминании о течении и причале я закрыла глаза. А если откровенно – при воспоминании о поцелуе. Перед глазами у меня немедленно всплыл образ Хайдена: его теплая улыбка, светлая челка, которая все время падает ему на лоб, как он всегда чуть заметно подмигивает мне, когда ему что-нибудь нравится, ласковые карие глаза, глаза, полные доверия…

Никогда не смогу рассказать ему, что произошло.

– Да, для меня это огромная удача, – согласилась я.

Рой взглянул на меня, и я заметила, что его лоб испещрен мелкими морщинками. Брови у него были темные, но в них попадались седые волоски.

– Спасибо вам, – сказала я. – За то, что спасли меня.

Он посмотрел назад и развернулся.

– Не за что, – кивнул он и выехал с парковки по направлению к шоссе. Пропустив несколько машин, мы наконец оказались на шоссе, и он опустил обе руки на руль.

– Вы и правда большой молодец. Наверно, специально учились когда-нибудь спасать людей?

Рой изогнул брови.

– Это звучит как комплимент от того, кто… как там было? «Национальный чемпионат»?

Я понимала, что он меня дразнит, но на его лице не было даже тени улыбки.

– Ой… да ладно, это было сто лет назад, – ответила я, наблюдая, как капли воды капают с его волос на рубашку.

Волосы у него были густые и темные, с проблесками седины, но эта седина только придавала ему привлекательности и мужественности. И я все время представляла себе, как он, должно быть, потрясающе выглядит в костюме.

– Итак… вы, значит, были спасателем? – спросила я.

Он выехал на шоссе.

– Но вы же учились…

– Очень приблизительно, – ответил он, пожимая плечами, и включил печку. – Где вы остановились?

Приблизительно? Интересно, как это можно научиться так плавать «приблизительно». Я подставила руки теплому воздуху, идущему от печки. Значит, если бы он учился не «приблизительно», он мог бы вполне стать олимпийским чемпионом.

– Так где вы остановились? – повторил он.

– В «Виктори Инн», – ответила я, заметив, что у него небольшой шрам возле носа, прямо под левым глазом.

Он кивнул.

– У Паулы. И вы приехали в город на… как надолго?

– Ненадолго, – сказала я. – Совсем ненадолго.

– Что ж. Вам бы надо зашить эту штуку.

– Какую штуку? – я поискала глазами зеркало, но его не было.

Он показал мне на лицо.

– На подбородке. Порез.

Я схватилась рукой за подбородок – он был в крови. Рой остановился и включил поворотник:

– Тут нужно наложить пару швов. Я знаю одного врача в Норт Хэддам, могу вас туда отвезти.

Я почувствовала, как щеки у меня вспыхнули, и знала, что они стали ярко-красными.

– Нет-нет, – сказала я. – Это совсем не нужно, правда.

Мысль о том, что он повезет меня в другой город к врачу… нет, ни за что, это абсолютно исключено. Никогда.

– Да мне не сложно, – он улыбнулся, и я поняла, что он опять дразнит меня. – Я ходил в школу с этим парнем и уверен, что он…

– Послушайте, – я подняла руки в знак протеста, лицо у меня пылало. – Я очень ценю вашу помощь, правда, и очень вам благодарна, но, наверно, лучше всего мне сейчас будет выйти из машины и пойти пешком. Тут недалеко, а я и так отняла у вас слишком много времени.

Морщины у него на лбу стали чуть глубже.

– Никуда вы не пойдете, – заявил он, ожидая, пока тронутся машины впереди. – В смысле, я, конечно, не могу вас принуждать, но вам точно надо обработать эту штуку.

Он взял меня за подбородок и повернул лицом к себе, чтобы получше рассмотреть рану, и меня затрясло как в лихорадке.

– Да все в порядке, – слабо пробормотала я, вытянувшись в струнку. – Я… ну… я завтра все равно уезжаю… и… ну… я схожу к врачу на Манхэттене, к своему врачу, как приеду.

Рой снова пожал плечами:

– Дело ваше.

И повернул налево, в направлении «Виктори Инн».

Я смотрела в окно, гадая, надо ли говорить что-нибудь о поцелуе, надо ли извиняться. Мне же не хотелось, чтобы он подумал, будто я… мне вообще не хотелось, чтобы он об этом думал.

– Я… прошу прощения за то, что произошло, – выдавила я из себя.

Он покосился на меня с удивлением.

– Не за что извиняться. Течение бывает очень опасно. Тут уж как повезет.

– Да нет, я не про течение. – Он свернул на дорогу, ведущую к гостинице. – Я о другом… – Больше я ничего не могла сказать.

Он поехал к парковке, откинувшись на спинку кресла и одной рукой управляя рулем.

– А, да не волнуйтесь, – и он снова пожал плечами. – Это же всего-навсего поцелуй.

Видимо, мне должно было стать легче от этих слов, но не стало. Наоборот, теперь я почувствовала себя униженной – как будто все это не значило для него совсем ничего.

– Знаете, – пробормотала я, – людям в Мэне стоит получше следить за причалами. – Я слышала обиду в своем голосе, но ничего не могла поделать с этим. – Я ведь вообще-то могла сильно пострадать, когда падала.

Рой пристально посмотрел на меня, а потом сказал:

– Я рад, что вы не пострадали – вы же очень талантливая пловчиха. А еще я рад, что оказался достаточно близко, чтобы успеть вас спасти. – Он опустил козырек, потому что солнце слепило ему глаза, заливая машину ярким золотым светом. Я подумала, что он снова смеется надо мной, но выражение его лица было серьезным.

Затем он все-таки улыбнулся и продолжил:

– Знаете, мы тут, в Мэне, обычно все умеем читать. И вот если бы вы прочли табличку…

О чем это он говорит?! Люди в Мэне читают… и что? Какая еще табличка?

– Юридический факультет, – Рой медленно кивнул, как будто у него в голове складывался паззл и теперь он нашел недостающий элемент.

– Да, юридический факультет, – запальчиво ответила я, не сводя глаз с его лица. Пробивающаяся щетина на этом лице могла бы показаться мне весьма привлекательной при других обстоятельствах и в другое время… если бы я, как раньше, была одна. Но в данный момент Рой начал раздражать меня.

Он снова повернулся ко мне:

– Так вы, значит, юрист.

– Да, – сказала я.

– И какими делами вы занимаетесь? Ну, в какой области?

– В сфере недвижимости.

– Ага, – он потер подбородок. – Значит, вы, наверно, знаете, что такое «незаконное проникновение»?

Разумеется, я знала, что такое «незаконное проникновение», хотя это и выходило за рамки той сферы деятельности, которой я обычно занималась.

– Да, – я слегка выпрямилась на своем сидении. – Я знаю о незаконном проникновении все. Я прямо-таки эксперт по незаконным проникновениям в нашей фирме. Все случаи незаконного проникновения – мои.

Возле нас остановилась «Тойота», и Рой дал ее водителю знак проезжать.

– Эксперт по незаконным проникновениям, – повторил он, вскинув брови. – Может быть, у вас даже какая-то специальная степень есть?

Специальная степень?! Дурацкий вопрос какой-то.

– Нет, конечно, специальной степени у меня нет… – я замолчала, потому что насмешливые искорки в его глазах однозначно свидетельствовали о том, что он издевается надо мной.

– Ладно, – сказал он. – Но почему же вы, с вашим образованием и опытом, будучи экспертом по незаконным проникновениям, не удосужились прочитать то, что было написано на табличке у причала? А там было написано: «Посторонним вход воспрещен!» Или вы эту табличку прочитали? Тогда зачем вы туда все-таки пошли?

О чем он говорит?! Какая такая табличка «Посторонним вход воспрещен»? И с чего он вообще меня об этом спрашивает? Я почувствовала, как по спине у меня побежали мурашки – потому что вспомнила, что у причала действительно торчала какая-то табличка. Что на ней было написано? Неужели «Посторонним вход воспрещен»? Не может быть, думала я, просто не может быть. Если так – то у меня большие проблемы. А у него есть полное право считать меня клинической идиоткой.

– Я не видела никакой таблички «Посторонним вход воспрещен», – заявила я. – Ее там не было. Я бы заметила, если бы она была.

Рой снял со штанины своих джинсов прилипшие водоросли и выкинул их за окошко.

– Что ж, возможно, вы просто не обратили на нее внимания, – сказал он. – Но табличка там точно есть. Там сейчас строится новый дом, я как раз работаю на этой стройке. А причал и дом принадлежат одному лицу. Это частная собственность, – он посмотрел на меня искоса. – Особенно причал.

Я опустила взгляд на свои ноги, испачканные в песке, на лужицу, натекшую с меня под сиденье, и попыталась собраться с мыслями. Снова мысленно представила себе пляж и причал. Да, я видела эту табличку. Белая табличка с черными буквами. Что там было написано? О, господи, похоже, что на ней действительно было написано «Посторонним вход воспрещен!». Кошмар. Теперь я покрылась мурашками вся. Как я могла не обратить на нее внимание? Как могла вот так просто пройти мимо нее, запрещающей вход, на причал? Я просто сгорала от стыда. Я была пловчихой – и при этом не совладала с течением, и вот теперь я, юрист, оказывается, еще и совершила незаконное проникновение.

С громким щелчком я отстегнула ремень безопасности. Не буду больше с ним разговаривать. Ни за что не признаю, что он прав!

– Знаете что? – Голос у меня дрожал, а в конце предложения вообще сорвался и стал вдруг на целую октаву выше, чем обычно. – Вам стоит посоветовать владельцу лучше заботиться о своей собственности. – Горло у меня сжалось, как тогда, когда я летела с причала вниз. – Ему повезло, что я не пострадала! – Я сделала паузу. – Или даже не погибла. – Я воинственно ткнула в Роя пальцем. – Любой может упасть с этого причала. Его нужно укрепить или разобрать!

В этот момент, словно в подтверждение моих слов, мне на колени шлепнулась увесистая горсть мокрого песка с волос. На лице Роя не дрогнул ни один мускул, но все же было в его глазах и в уголках губ что-то такое, что недвусмысленно говорило: он считает все это очень забавным.

Я раздраженно стряхнула песок с колен на пол.

Он посмотрел на пол, затем снова на меня:

– Причал как раз собираются разбирать. Именно поэтому там и стоит табличка. И калитка там именно поэтому.

– Да, но калитка не была заперта, – запальчиво возразила я. Вот теперь рана на подбородке начинала реально болеть и саднить.

– Вообще-то должна была быть закрыта.

– Может, и должна была, но не была. Иначе как бы я туда вошла?!

Он как будто хотел что-то сказать, но я не дала ему себя сбить:

– И вот еще что. Может быть, посоветуете вашему хозяину поставить табличку непосредственно на причал, а не на песок рядом?

«Вот это неплохо, – подумала я. – Это действительно разумно».

Он повернулся ко мне – и теперь о сомнениях не могло быть и речи: он улыбался с такой ехидной ухмылочкой, от которой я начинала чувствовать себя нашкодившей кошкой.

– О, – сказал он. – Так вы все-таки видели табличку.

Боже. Я попалась в свою собственную ловушку!

Этот человек был такой ужасный, гадкий, невыносимый!

Я чувствовала, как глазам становится горячо из-за подступающих слез, но нет, я не собиралась доставлять ему удовольствие видеть меня плачущей! Открыв дверь, я выскочила из машины, оставляя за собой мокрые следы.

– Спасибо, что подвезли, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы слезы не были слышны в моем голосе. С силой хлопнув дверцей, я быстро пошла по дорожке к гостинице. И услышала голос Роя, который звал меня:

– Эллен, подождите! Эллен! Эй! – он высунулся в окно пассажирского сиденья. Голос его звучал серьезно, глаза тоже смотрели серьезно – ни тени от той улыбки, которая так вывела меня из себя, сейчас на его лице не было. Ладно, подумала я, пусть скажет то, что хочет сказать.

Я вернулась к машине.

– На всякий случай – вдруг вас это заинтересует, – произнес он. – В «Бэннет Марин Сапплай» бывают распродажи. – И вот снова эта улыбочка и эти насмешливые искорки в глазах! – Надувные спасательные жилеты с тридцатипроцентной скидкой.

Глава 2. Письмо

Мокрая, измочаленная и униженная, я поднялась на крыльцо «Виктори Инн». Открыв дверь, проскользнула в лобби. Паула Виктори, хозяйка гостиницы, сидела на своем месте за высокой деревянной стойкой спиной ко мне и что-то напевала себе под нос. Больше всего на свете мне хотелось сейчас как можно скорее оказаться в своей комнате, встать под горячий душ и забыть о причале, океане… и о Рое. И меньше всего мне хотелось, чтобы Паула меня увидела в таком виде.

Эта дама была слегка резковата и шумна, если не сказать – груба. Сегодня, когда я заселялась, заметила, как она разглядывает кольцо на моей руке, которое Хайден подарил мне, делая предложение. А потом она довольно бесцеремонно спросила, настоящее ли оно. Теперь она, вероятно, захочет узнать, почему я его сняла. «Да потому, что всего через час пребывания в вашем городе, пальцы у меня стали похожи на сосиски», – вот что я бы ей ответила! Могу себе представить выражение ее лица при этом… Слава богу, в номерах предусмотрены сейфы – именно так думала я, с трудом стягивая свое кольцо от «Ван Клиф и Арпелс» со слегка отекшего от соленой воды пальца.

Я набрала в грудь воздуха, задержала дыхание и на цыпочках пошла в противоположный конец холла. С моей одежды капала вода. «Хоть бы она меня не увидела», – думала я, снимая кусок водоросли с ноги. Наверняка Паула не преминет поинтересоваться, почему я мокрая и чью это машину она слышала снаружи… и вообще – что эта гостья из Нью-Йорка делает в Бейконе и зачем она заявилась.

Уже почти достигнув своей цели, я услышала за спиной ее голос:

– Забыли свой купальник, мисс Брэндфорд?

Я не стала останавливаться и ничего не ответила. Побежала через две ступеньки по лестнице на третий этаж, чтобы как можно скорее оказаться в своем номере и запереться там.

Мне хотелось вернуться в Нью-Йорк, к Хайдену. Хотелось свернуться калачиком рядом с ним на диване, смотреть «Неспящих в Сиэттле», хотелось ерошить пальцами его густые волосы и гладить свежевыбритую щеку. Мы могли бы заказать бутылочку «Петрус» и еду из «Сан-Тропе», того маленького бистро на 60-й Ист. А вместо этого я была здесь. Мокрая и продрогшая.

Хайден был прав – мне не стоило сюда приезжать. Надо было отправить бабушкино письмо по почте, а не мчаться сломя голову, чтобы его доставить. Или по крайней мере нужно было хотя бы немного подождать, привести в порядок мысли и чувства – и только потом отправляться в поездку. Ведь бабушка умерла всего неделю назад. Мы были с ней очень близки, я все еще не осознала эту потерю и не смирилась с ней. Может быть, именно поэтому я и не заметила ту проклятущую табличку «Посторонним вход воспрещен!».

Из кармана штанов я вытащила за мокрый кожаный шнурок ключ от комнаты. Открыв замок, бросила кожаную куртку на стул в углу, стащила с себя мокрую одежду и торопливо завернулась в сухое полотенце. Взглянула на часы – шесть пятнадцать. Я достала мобильник из ящика прикроватной тумбочки и, усевшись на край ванны, набрала номер Хайдена. После второго гудка он взял трубку.

Я вздохнула с облегчением.

– Хайден.

– Я тебе пытался дозвониться, – сказал он. – Все в порядке?

Глаза у меня защипало от слез, готовых политься в любую секунду. Мне так хотелось, чтобы он обнял меня сейчас! Так хотелось почувствовать тепло его рук.

– Все хорошо, – сказала я, но сама услышала, как дрогнул мой голос.

– А где ты была днем? Я тебе звонил несколько раз.

У меня перед глазами предстал причал со сломанными досками и «Никон» на дне океана, наполовину зарывшийся в песок… о поцелуе я решила не думать.

– Я… гуляла, – ответила я, сердце у меня екнуло.

– О, это хорошо. Это как раз то, что тебе было нужно после такой длинной поездки за рулем. И как тебе твой первый визит в Мэн? Какой он, Бейкон?

Какой он, Бейкон? Вряд ли тебе действительно нужно это знать, подумала я. Вы с мамой были правы – это была плохая идея. Не нужно мне было ехать сюда. Вон уже сколько всего произошло. Может быть, это просто такое место – невезучее. Может быть, поэтому бабушка отсюда и сбежала, как только появилась такая возможность.

– Бейкон? – переспросила я. – Ну, думаю, он ничем не отличается от большинства других таких же маленьких городков, – я глубоко вздохнула. – Хайден, я тут думала… наверно, ты был прав. Ну, то есть… надо было просто отправить это письмо по почте. Поэтому завтра я возвращаюсь в Нью-Йорк. Если я выеду в…

– Что? – он явно был шокирован. – Эллен, но ты же уже приехала туда! Так зачем тебе уезжать?

– Но сегодня утром, когда я уезжала, ты говорил…

– Я прекрасно помню, что я говорил, милая, но я просто… ну, ты понимаешь, я просто рассуждал практически. И волновался, что ты поедешь одна, сама за рулем. Но теперь – уже поздно отступать.

Уже поздно отступать.

Мне хотелось плакать. Я уставилась на плитку на стене ванной – ярко-голубые, красные и золотые квадратики складывались в узор в виде компаса.

– Мне бы так хотелось, чтобы ты был здесь.

– Ты же знаешь, я бы поехал, – сказал он. – Если бы не эта встреча с Петерсоном завтра.

Я все знала об этой встрече с Петерсоном. И не только потому, что мы с Хайденом встречались – мы еще и работали в одной фирме, только он в отделе судебных разбирательств.

– Слушай, – продолжал он. – Ты же сама говорила, что твоя бабушка не стала бы просить тебя об этом, если бы это не было для нее так важно.

Я теперь смотрела на картинку в раме, висящую над полотенцесушителем – парусник, плывущий в тумане к гавани.

– Да, я знаю. Но, может быть, мама права, когда говорит, что бабушка под конец уже не понимала, где находится и что происходит вокруг. Может быть, она уже была не в себе. Может быть, она думала, что этот Чет Каммингс живет на соседней улице. Кто знает?

– Эллен, твоя мама просто беспокоится о тебе, поэтому так говорит. Я знаю, как ты любила свою бабушку, и я знаю, как важно тебе доставить это письмо. И я горжусь тем, что ты это делаешь.

Я сидела на краю ванны в полотенце и думала о бабушке. О ее последнем дне. Всего неделю назад мы были вместе, в ее гостиной в Пайн-Пойнте, городке в Коннектикуте, где она жила много лет и где до сих пор живет моя мама. Образ бабушки встал у меня перед глазами: такая элегантная, изящная, она сидит на бледно-голубом диване, серебряные волосы убраны в низкий пучок на шее, как она всегда носила, а в руке шариковая ручка, которой она вписывает правильные ответы в кроссворд.

– Эллен, слово из четырех букв, обозначает «множество»? – спросила она меня тогда.

Я задумалась на мгновение, откинувшись на спинку стула и уставившись в экран своего макбука. Краем глаза я видела в окне маленький дворик за домом, розарий и зеленую лужайку, которая вела к железной калитке у подъездной дорожки. Где-то вдалеке лениво, словно пчела, жужжала чья-то газонокосилка.

– Много? – ответила я, подсчитывая в уме буквы. – Хотя нет, тут пять букв.

Из открытого окна дул легкий бриз, неся с собой свежие запахи только что скошенной травы и розовых лепестков.

Бабушка что-то пробормотала и развернула газету таким образом, чтобы мне тоже было видно то, на что она смотрела: большая фотография модели в черном, квадратном платье из блестящей ткани с жатым эффектом.

– Как будто мешок для мусора, – сказала бабушка. – Что случилось с одеждой? Куда делись костюмы, которые носила Жаклин Кеннеди? А теперь вот кто икона стиля.

– Жаклин Онассис, – поправила я ее.

Она махнула на меня рукой:

– Она навсегда осталась Жаклин Кеннеди. Никто никогда не считал этого человека ее мужем.

– Ну, она-то точно считала его своим мужем, бабуль.

– Чушь, – отрезала бабушка. – Что она в нем могла найти? Конечно, он был ужасно здоровый и богатый – но ведь он был начисто лишен привлекательности, не то что она! Никакого чувства стиля.

Я встала со стула и села на диван рядом с бабушкой.

– Может быть, он все-таки был по-своему привлекателен, – сказала я. – Может быть, она чувствовала себя рядом с ним защищенной. Может быть, он заменил ей отца. Ей ведь на самом деле несладко пришлось в жизни – одно это ужасное убийство чего стоит.

– Это еще не повод выходить замуж, – заявила бабушка, качая головой и глядя на меня своими зелеными глазами. Она вернулась к кроссворду: – Ага, это куча. Точно – куча. – Она начала шевелить губами, произнося слово по буквам – и вдруг, на букве «ч», замерла. Тело ее выгнулось и задрожало, голова запрокинулась назад. Глаза закрылись, а лицо сморщилось, словно от боли, губы были плотно сжаты. Ей, без сомнения, было плохо.

– Бабушка?! – я схватила ее за руку. – Что с тобой? Что случилось?! – от страха у меня заколотилось сердце.

Она снова выгнулась – как будто все мышцы ее тела окаменели. А потом подбородок ее упал на грудь.

– Бабушка! – заорала я в ужасе и с силой встряхнула ее руку. Комната вокруг меня закружилась, я совершенно растерялась. – Бабушка, пожалуйста! – кричала я. – Скажи мне, что с тобой все в порядке, скажи мне! – живот у меня свело от страха.

Она произнесла мое имя очень тихим, еле слышным шепотом.

– Я здесь! – ответила я. – Я здесь, бабушка!

Кожа у нее была холодная, я чувствовала под тонкой высохшей кожей каждую косточку ее руки. – Я сейчас позвоню в больницу!

– Эллен… – снова шепнула она.

Лицо у нее было белое-белое, глаза по-прежнему закрыты.

– Не разговаривай, – скомандовала я. – С тобой все будет хорошо!

Не знаю, кого я пыталась убедить в этом больше, ее или себя.

Схватив телефон, я набрала «911». Это было не так просто, потому что пальцы совершенно не слушались, они были мягкими и скользкими, как желе. Мне пришлось дважды повторить адрес, хотя он был совсем простой – Хилл-Понд-Лейн, но я говорила слишком быстро и неразборчиво. Потом я помчалась в кухню и крикнула Люси, домработнице бабушки, чтобы она срочно нашла мою мать в яхт-клубе «Доверсайд», а затем бежала встречать машину «скорой помощи».

Сама я вернулась к бабушке. Теперь глаза у нее были приоткрыты, но она по-прежнему не двигалась. Она посмотрела на меня, а потом схватила за запястье с такой неожиданной силой, что я удивилась, и притянула меня к себе. Мое ухо касалось ее щеки, я чувствовала слабый аромат лавандовой воды, которой она всегда пользовалась.

– Прошу тебя, – скорее прошелестела, чем сказала она. – Письмо… я написала письмо. Оно в спальне, – она сжала мою руку еще крепче. – Ты… передай ему… Эллен.

– Бабушка, я…

– Передай ему письмо. Просто… обещай.

– Конечно, – ответила я. – Обещаю. Я все сделаю, чтобы ты…

Пальцы ее разжались, с губ слетел последний вздох.

И ее не стало.

В ту ночь я искала письмо: начала с ночного столика, стоявшего рядом с кроватью бабушки. В ящиках я нашла три ручки и пачку бумажных листов – чистых, две пары очков, упаковку леденцов и экземпляр «Ста лет одиночества» Маркеса.

Потом я осмотрела ее антикварный письменный стол вишневого дерева, привезенный из Парижа. Там нашелся выпуск местной газеты «Пайн-Пойнт Ревью» за среду – он лежал на столешнице. Открыв ящик, я обнаружила записную книжку и пролистала страницы, испытывая одновременно щемящую тоску и удовольствие от того, что видела знакомый ровный бабушкин почерк. Писем там никаких не было.

Из одежного шкафа на меня пахнуло лавандой. На вешалках рядом висели костюмы от «Шанель» и вещи, купленные на распродажах в универмаге. На полках были аккуратно сложены кофточки и джемпера самых разных цветов – от персикового до клюквенного. Я провела рукой по розовому свитеру – кашемир был мягчайшим, словно облако.

На верхней полке встроенного шкафа стояли фотографии в серебряных рамочках. На одной из них был мой дед, запечатленный в годы учебы на медицинском факультете Чикагского университета: он обнимает бабушку за талию, они стоят на фоне массивного каменного здания в готическом стиле. Она, высоко задрав подбородок, смотрит прямо в камеру, на длинной шее – нитка жемчуга. Дед смотрит на нее с широкой улыбкой во все лицо.

На другой фотографии в овальной рамке были мы с мамой в Аламо-сквер – парке неподалеку от дома моих бабушки и дедушки в Сан-Франциско. Мне десять, значит, бабушке около пятидесяти пяти. Взглянув на фото, я вдруг поразилась тому, насколько мы с ней похожи. У меня были такие же зеленые глаза и длинные темно-рыжие волосы, как у бабушки, только та обычно убирала их в пучок. Я помнила тот день, когда была сделана эта фотография: у меня на плече висел фотоаппарат, и какие-то туристы, решив, что мы тоже туристы, предложили нам нас сфотографировать. Мы встали перед огромной клумбой красных цветов, обе улыбнулись, а на заднем фоне был хорошо виден желтый дом моей матери.

Я вернула фотографии на место и начала открывать ящик за ящиком, повторяя себе, что просто обязана сделать то, что она просила.

Я перерыла ящики, где было все что угодно: кулинарные рецепты, руководства по эксплуатации бытовых приборов, иностранные банкноты, скрепленные скрепками – остатки валюты, которую она привозила из заграничных поездок, открытки ко дню рождения и Рождеству, которые она получала, и даже копия уведомления из «Уинстон Ред», в котором говорилось, что я становлюсь партнером.

Письма не было.

Вернувшись в спальню, я присела на краешек ее постели. Что бы там она ни написала – здесь этого не было. А может быть, она вовсе ничего и не писала, подумала я. Может быть, это она бредила перед смертью.

Книжные полки бабушки ломились от романов и семейных фотографий, и я уставилась на них, размышляя, что же мне делать дальше. Потом я смотрела на картины на стенах – морские пейзажи и просто пейзажи. Даже несколько фотографий она вставила в рамки и повесила на стену: например, то фото, которое я сделала в далекой юности – пустынный пляж и пара старых кроссовок.

Я снова открыла ящик прикроватного столика и увидела книгу – «Сто лет одиночества». А когда я взяла ее в руки – из нее выпал голубой листок бумаги, который был заложен между страницами. На самом верху листочка красовались инициалы бабушки – РГР: Рут Годдард Рей. Я сразу узнала высокие, острые буквы ее почерка, которыми было написано имя того, кому письмо предназначалось: Чет Каммингс. Под именем значился адрес: 55 Дорсет-Лейн, Бейкон, Мэн. У меня все поплыло перед глазами: листок пестрел зачеркиваниями и исправлениями, но несомненно было одно – я нашла письмо.

«Дорогой Чет.

Я очень много раз собиралась написать тебе – но всякий раз меня останавливал страх. Я все время боялась, что ты просто отправишь мое письмо обратно, даже не распечатав, и я обнаружу его в собственном почтовом ящике, обжегшись взглядом о безжалостную ремарку твоим почерком на конверте: «вернуть отправителю». Хотя, возможно, ты просто его проигнорируешь, бросишь в мусорное ведро вместе с апельсиновыми шкурками, пустыми кофейными гранулами и старыми газетами – и тогда я никогда не узнаю, что с ним случилось. Это было бы совершенно справедливо и заслуженно – но все же я не готова столкнуться с этим разочарованием лицом к лицу.

Наверно, когда человеку исполняется восемьдесят – что-то в нем меняется. И я почувствовала в себе мужество написать тебе – через шестьдесят два года, теперь я чувствую, что смогу это сделать невзирая ни на что. Сейчас, когда мне уже за восемьдесят, я поняла, что пришло время сделать то, что давно следовало сделать, а главное – попытаться искупить свою вину.

Если честно, раньше я не написала еще и потому, что не была уверена, что смогу тебя найти – я не знала, где ты. Последнее, что я о тебе слышала – что ты где-то в Северной Каролине. И это было около пятнадцати лет назад. И тут вдруг в один прекрасный день, в марте, я узнаю, что ты вернулся в Бейкон! Я сидела за компьютером и искала адрес одного селекционера роз в Нью-Хэмпшире. И без всякой задней мысли зачем-то набрала твое имя в поисковике, а потом добавила: «Бейкон, Мэн». И хлоп – оказывается, ты там! На Дорсет-Лейн. Ты даже представить себе не можешь, как я удивилась. Вот так просто, за один клик, я тебя нашла. Мне пришлось посидеть перед компьютером некоторое время, чтобы успокоиться и начать нормально дышать – это заняло добрых тридцать секунд, не меньше.

А следующие три месяца я все никак не могла решиться написать тебе. Но вот наконец – наконец я пишу ручкой на бумаге то, что очень хочу сказать: я очень сожалею о том, что произошло между нами, и очень прошу тебя простить меня. Я очень любила тебя, Чет, по-настоящему любила. Я так сильно тебя любила, любила все, что у нас с тобой было: наши мечты о будущем, о том, как мы вместе будем жить в Бейконе… Когда ты приехал в Чикаго, и я заявила, что больше тебя не люблю – я солгала. Думаю, я пыталась убедить в этом саму себя, поверить в это – потому что так было проще тогда… проще расстаться. По крайней мере, тогда я была в этом уверена. Я считала, что нам нужно расстаться. И делала для этого все.

Я знаю, как дорого тебе обошлось это расставание. И никогда не смогу простить себя за это. Если бы я не поступила так с тобой – тебе не нужно было бы уезжать из Бейкона, не нужно было бы бросать все, что так много значило для тебя. Я всегда чувствовала свою вину за это – и мне ужасно жаль. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

У меня осталось множество прекрасных воспоминаний о том времени, когда мы были вместе. И я была бы счастлива узнать, что хотя бы некоторые воспоминания обо мне вызывают у тебя добрые чувства. Интересно – вспоминаешь ли ты о том, как мы сидели с тобой под тем дубом… как трещали цикады и сверчки вечером. О том, как иней покрывал тонким слоем кусты черники зимой – и от этого они становились какими-то нереальными, словно сказочными. О том, как мы помогали твоей маме продавать пироги на придорожном прилавке.

До сих пор при виде черники я думаю о тебе. Всегда.

С нежностью,

Рут».

Я стояла тогда в спальне своей бабушки, держа в руке письмо и представляя себе, как она писала его – писала человеку, с которым не виделась и не разговаривала больше шестидесяти лет. Была ли это любовь всей ее жизни? Ей было всего восемнадцать, совсем девочка еще. И вот спустя столько лет она пишет ему, чтобы попросить прощения за то, что оставила его. Присев на бабушкину кровать, я разгладила голубой листочек с письмом на коленке: интересно, какой он, этот Чет Каммингс, и что он подумает, когда я вручу ему это письмо? А может быть, он действительно главная любовь ее жизни? Ведь она никогда никому не рассказывала об их романе, хранила его в секрете.

Теперь, завернувшись в мокрое полотенце, в своем номере в «Виктори Инн», я держала около уха трубку и невольно подумала: а какой была бы жизнь моей бабушки, если бы она все-таки вышла замуж за Чета Каммингса? Тогда у нее не было бы огромного дома в стиле Тюдоров с шестью спальнями, и розового садика, и фонтанчиков, и лужайки, на которой трава летом такая изумительно зеленая и так прекрасно пахнет, когда ее стригут. Тогда она осталась бы в Бейконе. И мою мать она родила бы в Бейконе, и мама тоже осталась бы скорей всего тут – и родила меня тоже в Бейконе. И я росла бы за городом, как сельская девчонка, жила бы в крохотном городке, оторванная от всего того, что я так люблю. Я не представляла себе жизнь без своих любимых музеев, джаз-клубов, кофеен на каждом углу, Бродвея, Бруклинского моста – жизнь без всего этого была бы такой блеклой!

– Ты здесь? – спросил Хайден.

Я очнулась и прижала телефон к уху.

– Да, прости. Я просто задумалась о бабушке. О том, что было бы, если бы она осталась в Бейконе.

– Ну, на мое счастье, она не осталась, – сказал Хайден. – А то я бы не встретил тебя.

С моих волос упала капля воды и поползла по губе – я почувствовала соленый привкус.

– Ага, – ответила я. – Это точно.

Я смотрела теперь снова на стрелку компаса. Возможно, мне нужно выяснить все об этой части жизни бабушки. Может быть, я как бы помогу ей таким образом разгадать до конца не разгаданный при жизни кроссворд и сложить все детали пазла воедино.

– Наверно, ты прав, Хайден, – сказала я. – Я должна остаться и передать письмо. Она просила меня об этом – и я обещала, что сделаю, – я обхватила руками колени, прижимая ими телефон к уху. – Но я так скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю.

– Я вернусь завтра вечером, – продолжала я. – В крайнем случае – во вторник.

– Отлично, потому что ужин в пятницу вечером. И я хотел бы видеть там только одного человека со своей стороны.

Пропустить этот ужин я никак не могла: Хайден был включен в число претендентов на премию «Человек года Нью-Йорка» за те проекты, которыми он занимался на протяжении нескольких лет, начиная с Коалиции по борьбе с неграмотностью и заканчивая кампанией по сбору средств для музея Гуггенхейма.

– Не беспокойся, – ответила я. – Я здесь не задержусь. И ни за что на свете не пропущу этот ужин.

Закрыв глаза, я представила себе, как мэр вручает Хайдену эту премию. Я была так счастлива, что он этого добился! И я буду так рада помочь ему в будущем году, когда он будет баллотироваться в муниципальный совет. Хотя ему помощь-то и не нужна особо, на самом деле.

Его отец, Х. К. Крофт, был старшим сенатором от Пенсильвании и главой Финансового комитета Сената. Его дядя, Рон Крофт, был губернатором Мэриленда, избранным на второй срок, а его кузина Черил Хиггинс была представителем конгресса в законодательном собрании Род-Айленда. А его покойная двоюродная бабушка Селия, кстати, была суфражисткой. Помимо стали, на которой они сделали состояние, политика была еще одним семейным бизнесом Крофтов, и они чувствовали себя в ней как рыба в воде. Я достаточно хорошо была знакома с отцом и дядюшкой Хайдена, они оба были очень обаятельными и харизматичными мужчинами, способными очаровать толпу на благотворительном балу или во время визита в хозяйственный магазин. В СМИ уже вовсю обсуждалось решение Хайдена идти на выборы.

– Я так горжусь тобой, – сказала я. И поцеловала телефонную трубку.

Отключившись, я обнаружила, что пропустила звонок от мамы. Сердце у меня затрепетало, как хвост вытащенной из воды рыбы. Я не могла с ней пока разговаривать. По крайней мере – сейчас. У мамы всегда было это шестое чувство – она непостижимым образом чувствовала, что со мной что-то не так, а мне не хотелось ее расстраивать рассказом о том, как я свалилась в океан и чуть не утонула. И уж точно я не собиралась делиться с ней информацией о том, как целовалась с совершенно незнакомым мне мужчиной. Она, пожалуй, так разволнуется, что примчится сюда своей собственной персоной. Поэтому я решила отправить ей смс-сообщение: «Все хорошо, гостиница отличная, позвоню тебе попозже, люблю-целую». Конечно, я чувствовала себя виноватой перед ней, что уж там. Это ведь была только часть правды. Большая часть – но далеко не вся правда. Но я позвоню ей завтра, обязательно – и тогда мне будет, что ей рассказать.

Я переключила воду на душ.

Завтра вообще будет совсем другой, хороший день. В десять часов у меня телефонные переговоры, но они продлятся не больше часа, а потом я сразу отправлюсь к дому мистера Каммингса, поболтаю с ним, отдам ему письмо – и отбуду на Манхэттен. Приеду домой как раз к моменту вечернего коктейля из водки с тоником и ужину на террасе, если, конечно, снаружи не будет очень уж жарко. Чудесно.

Попробовав рукой воду, я убедилась, что она холодновата. Паула предупреждала меня об этом, когда показывала номер: «Воде нужно время, чтобы нагреться, она идет снизу, из котла в подвале», – сказала она, разведя руки в стороны, словно демонстрируя мне то расстояние, которое нужно пройти воде.

Я подождала еще пару минут – наконец ванная стала наполняться восхитительным паром. Я смотрела, как исчезают буквы «С», «З», «Ю» и «В» на компасе в клубах этого пара. Войдя в кабинку, я подставила тело горячим упругим струям воды, которые с силой хлестали по моей спине. Руками я помогала воде вымывать песок и соль из волос. Это было божественно. Затем я вылила на голову содержимое маленькой бутылочки с шампунем и как следует намылила волосы, вдыхая чистый цветочный аромат. И вот когда я собиралась уже смывать шампунь – из душа вдруг забили ледяные струи, горячая вода кончилась совсем, и я стояла под этими ледяными струями, трясясь и проклиная «Виктори Инн», Бейкон и вообще весь штат Мэн.

А потом я расплакалась.

Глава 3. Сенсация на первой полосе

Проснувшись еще до рассвета, я сначала решила, что я дома, в своей квартире в Нью-Йорке – и какую-то долю секунды была абсолютно счастлива. Но затем мои глаза привыкли к сумеркам и начали различать очертания непривычных предметов – и я вспомнила с тоской и обреченностью, что я в Бейконе. Вспомнила причал, океан, ледяную воду, мужчину, нырнувшего в воду, и…

О господи – этот поцелуй. О чем я вообще думала? Я мысленно пробежалась по вчерашней сцене… да ни о чем я не думала, вообще не думала – и в этом-то и проблема! Вот я стою, смотрю на него – и вдруг в следующую секунду я просто как будто схожу с ума. Я что, хочу разрушить собственную свадьбу? Не хочу замуж? Да ничего подобного. Конечно, я очень хочу замуж. Я люблю Хайдена и хочу стать его женой. В этом я была абсолютно уверена.

Я легла на спину и закрыла глаза.

Не буду больше думать об этом. Сегодня новый день, все с чистого листа. И это будет отличный день, потому что я доставлю по адресу письмо своей бабушки.

Я попыталась представить себе этого Чета Каммингса. Какой он? Ходит с тросточкой? Будет ли он милым – или он один из этих старых ворчунов? И… помнит ли он бабушку?

Времени было всего семь пятнадцать, если верить часам на прикроватном столике – слишком рано для визита к восьмидесятилетнему мужчине. Поэтому я решила, что поеду к Чету Каммингсу сразу после конференции в десять утра.

Оглядывая комнату, я глазам своим не верила. Моя секретарша, Бренди, говорила, что забронировала для меня номер люкс с видом на океан – но тот, кто назвал это помещение номером «люкс», должен вернуться обратно в школу отельеров и поучиться как следует еще раз. Комнатушка была маленькая, с деревянным полом, покрытым видавшим виды ковром, и туалетным столиком из красного дерева, на котором в белой раковине стоял белый кувшинчик для умывания («антиквариат», – как с гордостью подчеркнула вчера Паула). В ногах, на кровати красного дерева лежало белое покрывало. Не было ни письменного, ни обычного стола – и только одно не слишком удобное кресло, обитое черной кожей, в углу. Про мини-бар и говорить не стоит – его здесь не было и быть не могло («мини-что?» – переспросила меня вчера Паула с недоумением, когда я спросила).

Хуже всего было то, что никакого вида на океан не было в помине. Оба окна выходили на лужайку, на улицу, на другие дома. Я встала с постели и порылась в портфеле в поисках подтверждения брони, которое дала мне Бренди.

«Виктори Инн, 37 Прескотт-Лейн, Бейкон, Мэн. Супер-люкс, вид на океан. Две ночи».

Итак – супер-люкс, вид на океан. Так и есть.

Я приняла душ, умылась и натянула штаны и свитер. И пошла искать Паулу – чтобы указать ей на ошибку и договориться о переселении в другой номер. Я искала ее за стойкой регистрации, потом – в холле, потом – в столовой и наконец нашла на втором этаже, где она неторопливо разговаривала с уборщицей. Я глаз оторвать не могла от штанов Паулы: желтых, с принтом-таксами по всей поверхности.

– Паула, – начала я. – Мне кажется, произошла небольшая ошибка. Моя секретарша забронировала для меня номер супер-люкс с видом на океан, – я потрясла перед ее лицом бумажкой. – Но номер, в котором меня поселили… ну, там нет вида на океан.

Паула слегка выпятила нижнюю губу, читая бумажку.

– А вы в каком номере?

– В десятом.

– Там на двери написано «десять»? – спросила она, вынимая из-за уха карандаш и задумчиво почесывая его острым концом голову.

– Да, – кивнула я.

– Ну, тогда это восьмой номер.

Интересно, с какой стати этот номер восьмой? Может быть, у отельеров в Мэне другая система исчисления, а я об этом просто не знаю?

– Но на двери написано «десять».

Паула сунула карандаш обратно за ухо и протянула мне обратно бумажку:

– Это номер восемь, – сказала она недовольно. – Ваш номер люкс, лучшая комната в отеле, и там есть вид на океан.

– Но… я смотрела. И что-то не видела океана – ни из одного окна, – заметила я, невольно подумав, что, видимо, я попала в какое-то не слишком интеллектуальное реалити-шоу и сейчас из-за угла выскочат продюсеры и авторы со смехом и криком: «Вас снимает скрытая камера!».

– О, ну конечно, вид там есть. Только не из комнаты, – ответила Паула. – Вам надо выйти на крышу.

– Не понимаю.

– Крыша, – повторила она таким тоном, как будто объясняла очевидные вещи умственно отсталому человеку. – В вашем туалете есть маленькая дверь. Она ведет на крышу. Поднимитесь по лестнице и попадете на крышу. Мы поставили там несколько шезлонгов.

Шезлонги. На крыше.

– Ладно, оставим пока вид на океан, – сказала я, сделав для себя вывод, что, вероятно, я могла бы найти местечко и получше, может быть, в самом городке. – Есть еще один вопрос. Мне по работе нужен ваш бизнес-центр, чтобы распечатать кое-какие бумаги для десятичасовой конференции.

Паула пожевала свою нижнюю губу, обменявшись растерянными взглядами с горничной. Обе молчали.

– Принтер? – уточнила я. – Мне нужно распечатать документы для…

Паула уставилась на меня пустыми глазами.

– Принтер немножко сломан, – сказала она наконец. – Он иногда, знаете, жует бумагу, – она сделала странное движение руками, словно показывая, как именно он ее жует. – Наверно, виновата соль в воздухе, – она произнесла слово «соль» сильно в нос. – Но вы можете попробовать.

Немножко сломан.

Я отвернулась и стала смотреть сквозь круглое окно на лужайку перед крыльцом: там мужчина и женщина катили свои чемоданы к парковке на заднем дворе. Счастливые, подумала я. Они уезжают домой.

– Но ведь у вас есть бизнес-центр, – снова обратилась я к Пауле. – Моя секретарша специально уточняла этот вопрос по моей просьбе. Вы уверены, что у вас нет работающего принтера? – я говорила это и сама не верила, что веду такого рода беседу. Наверно, все-таки стоило остановиться в «Ритц-Карлтоне», отеле за чертой города, где всегда есть горячая вода и вай-фай в номерах. Но Бренди настаивала, что этот вариант будет более удобен.

Горничная вздернула брови и переложила полотенца из руки в руку. Я заметила татуировку у нее на задней стороне шеи – как будто попугай.

Паула махнула рукой, отпуская ее.

– Ну, у нас есть… так, дайте подумать… есть принтер, факс и компьютер. Я вам покажу, – сказала Паула и повела меня на первый этаж, в лобби.

Ладно, возможно, они не знают, что такое бизнес-центр, но по меньшей мере у них есть все необходимое оборудование.

– Вот, – она открыла дверь за своей стойкой. В малюсенькой кладовке стоял старый компьютер – он громоздился на покрытом толстым слоем пыли факсе. А за ними я увидела монитор, сохранившийся, наверно, еще с восьмидесятых, и принтер с электрическим шнуром, который выглядел совершенно мертвым с этими ободранными, торчащими в разные стороны проводами.

– Это ваш бизнес-центр?!

Да она, наверно, издевается надо мной. Я была просто вне себя от злости. Сначала номер, а теперь еще и это! Нужно будет написать разгромное письмо в «Ассоциацию по правам потребителя» – это место просто чудовищное!

– Но этот принтер не работает, – сказала я, указывая на него пальцем.

Паула склонилась над принтером и уставилась на него, словно ожидая, что он все-таки заработает.

– О, думаю, я смогу его наладить.

У меня не было слов. Я посмотрела на Паулу, которая снова чесала голову своим карандашом, и пошла прочь через лобби к выходу. Не зная, куда иду. Я просто знала, что здесь оставаться больше не могу.

Утренний воздух пах солью и ветром, и я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Отойдя от отеля, я оглянулась по сторонам, пытаясь понять, почему Бренди забронировала мне номер именно здесь. Гостиница представляла собой трехэтажное здание, белое, с голубыми ставнями, двумя дымоходами и круглым широким подъездом, она стояла в пятидесяти футах от дороги, рядом с серым зданием «Исторического общества Бейкона». Местечко могло бы даже быть весьма симпатичным, если бы кто-нибудь занялся его модернизацией.

Пройдя мимо нескольких домов, я свернула на Пэджет-стрит, главную улицу крошечного центра Бейкона. Справа была набережная, а за ней – океан, на поверхности которого прыгали солнечные зайчики. Молодая мама с двумя маленькими мальчиками сидели на парапете, разглядывая что-то в ведерке – возможно, ракушку или пойманного краба. А может быть, и просто песчинки. Я пожалела, что со мной нет моего фотоаппарата – могло бы получиться симпатичное фото.

Я миновала адвокатскую контору «Тиндалл и Гриффин», агентство недвижимости «Харборсайд», салон красоты «Магия» – все они находились в старых, но вполне ухоженных зданиях, приспособленных для коммерческих целей. Я искала глазами отель или что-нибудь на него похожее, но ничего не видела. Двигаясь дальше, я прошла мимо местного банка, его фасад из когда-то красного кирпича выцвел и имел теперь бледно-розовый оттенок, потом – мимо здания с маленькой белой вывеской, сообщающей, что здесь находится «Ателье Фрэнка».

Интересно, какие из этих зданий уже стояли тут в бабушкино время, думала я. Если не все, то уж многие из этих домов точно были. Я вдруг почувствовала радость, представляя ее на этой улице, глядя на то, что видела она, идя по тем же самым улицам, по которым ходила она. Это был ее город, весь целиком – ее, место, где она выросла. И я как будто шла сейчас по ее следам.

Я дошла до места с неоновой вывеской в окне, которое называлось «Олений рог» и выглядело весьма похожим на паб. Чуть дальше я увидела забегаловку под названием «Три пенни», белое кирпичное здание с геранью на окнах – цветы тянули свои тоненькие шейки к неласковому солнцу Мэна. Внезапно ощутив голод, я решила зайти внутрь.

Там пахло булочками с корицей. Юная официантка приняла у меня заказ на кофе и спросила:

– Что-нибудь поесть?

– А у вас есть свежие фрукты?

Она кивнула:

– Черника, дыня, бананы… черника, черника, – она улыбнулась.

– Думаю, я возьму чернику.

Она наклонилась ко мне поближе:

– Черника – это местная фишка, – шепнула она. – Но между нами: я бы выбрала яблочный пончик.

– Прошу прощения?

– Яблочный пончик. Пончики таки-и-и-ие вкусные, – она растягивала слова так, словно жевала ириску. – Мы их тут сами делаем.

Я покачала головой.

– Нет, все-таки я думаю, я возьму фрукты, – сказала я. – Я не ем пончики. Но в любом случае – спасибо.

На столе стоял небольшой музыкальный автомат, и я пролистала список песен и нашла «Сегодня ты очень красива», старую песню Джерома Керна, которую очень люблю. Опустила несколько монеток в щель автомата – и хрипловатый голос Рода Стюарта полился из маленьких колонок.

Вернулась официантка с кружкой кофе и миской черники, все-таки захватив с собой тарелочку с яблочным пончиком.

– За счет заведения, – сказала она, поставив ее передо мной. – Я уверена – вам понравится.

Кофе был густой и горячий, а черника невероятно крупная и сладкая – я такой никогда в жизни раньше не ела. На пончик я все время невольно косилась – он был посыпан сахарной пудрой и выглядел весьма аппетитно. И словно гипнотизировал меня, словно шептал, уговаривал: «съешь меня». Ладно, решила я, – в конце концов один маленький кусочек меня не убьет. Он таял во рту, такой теплый… и сладкий… и нежный… Я потянулась за следующим кусочком, потом еще – и сама не заметила, как тарелка опустела. Что ж, возможно, этот Бейкон не так уж и плох.

В девять пятьдесят семь я сидела на постели в своем номере – единственное удобное место для сидения – и набирала номер, чтобы провести переговоры. У меня ничего не получалось. Я взглянула на экран – уровень сигнала не показывал ни одного деления. Ничего удивительного, подумала я. Сигнала не было. Совсем. Я схватила трубку городского телефона – он не работал. Даже не щелкнул.

Держа мобильник в руке, я заметалась по комнате в поисках уголка, где хоть как-то принимался бы сигнал. Мне нужны палочки на экране, дайте мне эти палочки!!! Звонок был очень важный, мне нужно было выйти в сеть. Ну как, как все может идти настолько наперекосяк?!

Тут я вспомнила, как вчера в ванной разговаривала с Хайденом. И связь была просто отличная. Я метнулась в туалет, опустила сиденье унитаза, открыла ноут и уселась поудобнее. Следующие девяносто минут я провела, восседая на унитазе и обсуждая юридические подробности сделки по недвижимости стоимостью двести миллионов долларов.

Когда переговоры были окончены, я подкрасила губы и глаза перед зеркалом в ванной. А потом взяла бумажный конверт с логотипом нашей фирмы – «“Уинстон Рейд Дженнингс”, адвокатская контора» – и положила в него бабушкино письмо, для сохранности. На обратной стороне конверта я написала «Мистеру Каммингсу».

Уже идя к выходу, я заметила висящую на спинке стула кожаную куртку, которую я вчера повесила, чтобы она просохла. Захвачу и ее, подумала я. Куртка была еще сыровата, но кожа оставалась мягкой на ощупь. Она была хорошо сшита, а сама кожа – очень качественная. Я взглянула на этикетку: «Орвис». А я думала, они торгуют только собачьими подстилками и товарами для туристов, надо же. Вынув из ящика целлофановый пакет, я положила туда куртку.

Паула сидела за своей стойкой, грызла морковку и разворачивала газету, когда я спустилась в лобби.

– Мисс Брэндфорд, – позвала она меня. – Думаю, принтер будет готов к работе уже после обеда.

– Спасибо, – ответила я, удивившись, как это можно заставить функционировать такое старье. – Он мне больше не нужен. Я уже провела переговоры, – я пошла к двери, но остановилась. – Кстати – я уверена, что уеду сегодня вечером, – я подняла брови. – Это на тот случай, если вдруг у вас есть желающие на этот мой «номер люкс».

Паула посмотрела на меня, а потом снова уставилась в газету.

– Но вы забронировали номер на две ночи, – она с хрустом откусила еще кусок морковки.

Пакет с курткой начинал оттягивать мне руки.

– Да, я в курсе, но я, наверно, закончу все дела уже сегодня. Разумеется, я заплачу за эту ночь тоже и…

– Ого! – Паула открыла рот, в котором виднелась непрожеванная морковка. – Кто-то свалился в воду на причале в Марлин Бич. Это же у нас, в Багл! – она поднесла газету поближе к глазам. – Вчера во второй половине дня, прямо рядом с тем новым строящимся домом. И это было незаконное проникновение!

Мой желудок подпрыгнул и перевернулся.

– Правда? – я очень постаралась, чтобы мой голос звучал небрежно и непринужденно, но, кажется, все-таки это не очень получилось. Там написано мое имя? Неужели они написали там мое имя?! Я не хотела, чтобы Паула знала, что это я. Не хотела, чтобы вообще кто-то знал, что это была я. Я всегда гордилась тем, что все могу контролировать, что могу справиться с любой ситуацией. И этот эпизод на причале был тем, что мне хотелось поскорее забыть. Как будто его вообще не было.

Я сделала шаг к Пауле, говоря себе, что надо сохранять спокойствие. Никто на пляже не знал, как меня зовут. Там, в газете, просто не может быть моего имени.

– Надеюсь, все кончилось хорошо, – сказала я, стараясь выглядеть уверенно. – Что там пишут?

– О, ничего особенного. Кто-то из приезжих, – Паула сделала паузу. – Чуть не утонул.

Чуть не утонул?! Они так и написали? Я вовсе не тонула. Я просто… чуть-чуть устала, вот и все.

Паула повернулась ко мне, склонив голову и закусив губу:

– Какой-то парень спас… сильно рисковал. Но кто они были – неизвестно.

У меня внутри что-то перевернулось.

– Парень ее спас, – я постаралась, чтобы голос звучал легкомысленно. – Повезло.

– Хм-м-м? – Паула снова уставилась в газету.

– Ей повезло, что он оказался поблизости, – я подошла поближе к стойке, пытаясь заглянуть в газету, но Паула сложила ее пополам и перевернула.

– Интересненько получается, – сказала она, откусив еще кусок морковки.

– Пардон?

Она посмотрела на меня.

– Откуда вы знаете, что это была женщина?

О, Боже, точно. Думай, думай. Скажи же что-нибудь. Я махнула рукой в направлении двери:

– Ну, чисто теоретически предположила. Ведь тут пятьдесят на пятьдесят. Это было просто… предположение, – я чувствовала на себе взгляд Паулы, пока шла к двери – как будто у меня на спине была нарисована мишень. Выйдя на улицу, я прошла несколько шагов, уговаривая себя успокоиться. Моего имени не было в этой заметке, иначе Паула обязательно сказала бы что-нибудь язвительное.

Я обогнула здание гостиницы и вышла к парковке, где солнечные блики играли на черной поверхности моего «БМВ», отражаясь от гостиничной крыши. Забив в навигатор «Дорсет-Лейн, 55» – там жил Каммингс, – я включила музыку. Голос Дайаны Кролл наполнил машину чуть ускоренной версией песни Ирвинга Берлина «Давайте слушать музыку и танцевать». Я как будто услышала голос бабушки: «Эллен, с музыкальной точки зрения ты родилась не в свое время». Эта мысль невольно вызвала у меня улыбку.

Механический женский голос вел меня к Дорсет-Лейн, а я ехала и представляла себе Чета. Какой он? Например, полноватый, со снежно-белыми волосами, морщинистым лицом и добрыми глазами. Он угостит меня чаем и расскажет все об их любви с моей бабушкой и о том, как все закончилось. И он до сих пор ее любит. И жалеет. Но не злится.

У него будет печенье – наверно, имбирное. А может быть – то, у которого внутри абрикосовое желе. Бабушка всегда его любила. Он проведет меня по дому и покажет старый альбом с фотографиями юной бабушки.

Я доехала до Дорсет-Лейн – улицы, на которой стояли старые, хорошо сохранившиеся дома, и остановилась перед домом номер 55. Дом Каммингса был облицован белым кирпичом, это было двухэтажное здание в колониальном стиле с зелеными ставнями и каменной трубой. Выложенная булыжником дорожка вела к широкому подъезду, а вместо забора была живая изгородь из самшита высотой добрых четыре фута.

Дом выглядел так, словно его только что покрасили. Судя по всему, человеку, который в нем жил, кто-то помогал – иначе старику трудно было бы содержать дом в таком порядке. Я заметила зеленую «Ауди» на подъездной дорожке, когда забирала из своей машины конверт с письмом бабушки.

Ну вот, бабушка, я на месте. Надеюсь, ты это видишь, думала я, поднимаясь по ступенькам крыльца. Я была одновременно взволнована и возбуждена предстоящей встречей с мужчиной, который был когда-то так важен моей бабушке. Набрав в грудь побольше воздуха, я постучала в первую дверь из полупрозрачного экранного стекла, и стук получился довольно громким. Я стала смотреть на деревянную дверь за экраном, ожидая, что Чет Каммингс ее вот-вот откроет.

Я ожидала услышать за дверью шаги, скрип ступенек, треск половиц – но ничего этого не было слышно. Только собака лаяла где-то вдалеке. Может быть, Чет живет один и просто плохо слышит. Может быть, он носит слуховой аппарат – бабушка вот носила. Он так жутко трещит, когда батарейка садится.

Открыв стеклянную дверь, я постучала прямо в деревянную. По улице проехал белый «Вольво», он свернул в соседний двор, и из машины вышла женщина лет сорока. Она несла в руках два бумажных пакета с продуктами и внимательно смотрела на меня, ее кудрявые белокурые волосы смешно подпрыгивали при каждом шаге.

Я снова постучала, на этот раз сильнее. Он должен быть дома, ему восемьдесят! И машина его тут. И почему он не вставил этот дурацкий слуховой аппарат? Я зашла за угол дома и постучала в окно, через которое была видна столовая с широким столом и стульями. На двух стульях стопками были сложены газеты и какие-то бумаги, словно кто-то в течение месяцев копил тут почту. На столе, прямо в центре, развалившись, возлежал пушистый дымчатый кот. Итак, он любит котов, подумала я. А я всегда была собачницей.

Я обошла вокруг дома, заглядывая во все окна и стуча в стекло. Дойдя до кухни, я позвала:

– Мистер Каммингс! Мистер Каммингс, вы дома? – я постучала в окно. – Мне нужно поговорить с вами! Пожалуйста. Я приехала сюда аж из Нью-Йорка!

Но ответом мне было только пение птиц.

Расстроенная и разочарованная, я пошла к машине. Я так радовалась предстоящей встрече, там хотела поговорить с ним, узнать, что случилось с ними – а теперь чувствовала только пустоту и раздражение. Нужно вернуться попозже и еще раз попробовать, решила я. Ему восемьдесят – он никуда не денется. Он же должен вернуться в конце концов домой.

Я поехала по Пэджет-стрит к пляжу, к тому месту, где строили новый дом. С облегчением заметив, что грузовика Роя там не было, я припарковалась рядом с пыльным и очень грязным джипом. Двое мужчин клали на крышу рубероид и забивали в него гвозди. Входная дверь была открыта, поэтому я вошла внутрь, неся куртку в руке. Внутри здание было похоже на лабиринт с отсутствующими пока стенами и бесчисленными кабелями и проводами, разбросанными повсюду. Визжала циркулярка, повсюду сновали рабочие со строительными пистолетами и электродрелями. Оранжевые шнуры питания змеились по пыльному, забросанному чипсами и сигаретными окурками полу.

Я прошла в заднюю часть дома и остановилась перед входом в большую комнату. Окна комнаты выходили на пляж, я видела черные скалы, покрытые лишайником, уходящие в океан. А справа был тот самый причал, с которого я вчера так позорно рухнула. Я заметила, что на калитке появился новый большой черный замок и цепь. А еще вход загораживала баррикада из досок – чтобы никто не мог пройти на пляж.

– Чем могу помочь?

Вздрогнув, я обернулась и увидела мужчину на стремянке, его огромный живот нависал над ремнем джинсов. Он покосился на мои льняные брюки и шелковый свитер, не опуская строительного пистолета, с помощью которого крепил кабель к стене.

– Да, – сказала я. – Я ищу того, кто работал здесь вчера. Такой… с короткими волосами и бородой.

Мужчина сделал карандашом пометку на стене.

– А, – ответил он. – Это, должно быть, Уолтер, – он спустился со стремянки и пошел к деревянной лестнице. Я двинулась за ним.

– Уолтер! Ты где? – закричал он, задрав голову кверху, я встала у него за спиной.

– Тут леди пришла, хочет тебя видеть!

Через минуту спустился Уолтер с дрелью в руках.

– Что ты там болта… – его лицо осветилось лучезарной улыбкой: – Эй, это вы! Как вы, в порядке? – он обратился к Хэпу: – Это та девушка, что упала вчера!

Хэп кивнул.

– О, точно, я об этом слышал. Рой, говорят, прыгнул в воду и поплыл за вами, да? – он улыбнулся и оглядел меня с головы до ног. Мне стало интересно – что именно тут говорят о вчерашнем инциденте. Видел ли кто-нибудь из них поцелуй? Господи, надеюсь, что нет. Я почувствовала, как щеки и шея у меня вспыхнули.

– Да, – сказала я. – Он… ну… помог…

– Вы в порядке? – спросил Уолтер, взъерошив ладонью ежик волос у себя на голове. – Вчера вы, наверно, здорово испугались.

– Со мной все хорошо, спасибо, – ответила я, глядя, как двое мужчин тащат какую-то громоздкую штуковину. – Я приехала просто, чтобы…

– Рой очень хорошо плавает, – перебил меня Хэп, в глазах его прыгали чертики. – Вам повезло, что вы не утонули и все такое, – он подтянул джинсы и заправил в них рубашку, которая вылезла сзади.

– Ну, вообще-то я не тонула, – возразила я, выпрямляясь. – Я вообще-то тоже отлично плаваю. В школе я была в команде, и мы…

Уолтер кивнул в сторону лестницы.

– Простите. У нас завтра проверка. Поэтому сегодня все немножко сошли с ума.

– О да, конечно, – спохватилась я. – Я не хотела отвлекать вас, я просто хотела вернуть вам вашу куртку, – и я протянула ему пакет. – Спасибо, что одолжили мне ее.

Он уставился на пакет.

– Мою… что?

– Конечно, надо бы ее отдать в химчистку, но я сегодня уезжаю, а мне хотелось быть уверенной, что она вернется к хозяину.

Он взял пакет и заглянул внутрь.

– А, понятно, – сказал он. – Это не моя куртка. Это куртка Роя. Но я ему отдам. Его сейчас нет – он на другом объекте.

Роя? Это куртка Роя?! Эта вот кожаная, отлично сшитая куртка? В которой было так тепло и уютно?

– Да, хорошо, – произнесла я. – Я просто хотела вернуть ее хозяину, так что раз она не ваша, то… ну, передайте Рою…

Я повернулась и пошла прочь, пытаясь собраться с мыслями и недоумевая, почему я так странно себя чувствую.

В машине я настроила навигатор на «Виктори Инн». Через несколько поворотов я увидела красное, обшитое досками здание, вывеска на котором гласила: «Гроверс Маркет» . Наверно, это океанский воздух виноват, подумала я – потому что вдруг поняла, что снова очень голодна. И свернула к магазину.

В гастрономическом отделе толпился народ в ожидании своей очереди сделать заказ. Я схватила меню и изучила его: здесь было несколько теплых салатов, включая салат со свежей зеленью, козьим сыром, орехами пекан, изюмом и дольками свежих яблок. Салат с тунцом тоже выглядел весьма привлекательно – белый тунец, сельдерей, порезанный кубиками, лук, каперсы и майонез, свежая зелень. Каперсы? Никогда не слышала, чтобы в салат с тунцом клали каперсы. Кстати, звучит интересно.

Ниже я увидела в меню сэндвичи.

Ростбиф слабой прожарки и сыр бри с ломтиками помидора на поджаренном французском багете. Звучит великолепно, но у меня были сомнения относительно сыра бри – все-таки многовато холестерина. А без сыра бри какой смысл заказывать такой сэндвич? Ведь тогда это просто сэндвич с мясом, и больше ничего.

Сэндвич с куриным салатом тоже был аппетитный: молодая зелень, помидоры, ростки, виноград – и тертая горгонзола. Снова сыр.

И тут я увидела то, что мне было как раз нужно: «специальное предложение». Грудка индейки-гриль, острая начинка, соус из свежей клюквы на цельнозерновом хлебе. Прекрасно!

За прилавком парень-подросток и беременная женщина в четыре руки готовили салаты и сэндвичи, разливали суп, заворачивали печенье и раскладывали заказы по белым коробочкам. Стоя в очереди, я изучила стойку с десертами: лимонный кекс, морковный пирог, брауни, орехово-инжирные батончики, шоколадные круассаны, хлебный пудинг, черничный пирог и пирог с земляникой и ревенем.

Пирог с земляникой и ревенем. Любимый пирог моей бабушки. Никто не готовил его так, как она. У меня перед глазами, словно наяву, встала ее кухня в Сан-Франциско. Мне было девять, когда она решила меня научить печь этот пирог. Я помню, как она поставила пластинку Розмари Клуни и показывала мне каждый шаг рецепта, а я повторяла за ней, помню, как ингредиенты пирога стояли перед нами…

Мы смешали муку, масло, щепотку соли и яйцо, замесив тесто, сформировали из него шар и убрали его в холодильник. Когда оно было готово, мы раскатали его в круг и распределили по форме, а половину оставили. Я раскатала слишком тонко, и бабушка помогала мне залеплять дырки. «Это нужно делать быстро», – сказала она, показывая мне, как маленькими кусочками теста замазывать порванные места, ее пальцы двигались быстро и незаметно, как у Фалькусника. – Иначе тепло твоих пальцев растопит масло и тогда тесто прилипнет к рукам».

Мы смешали ревень и землянику с сахаром и лимоном, добавили немного корицы, чуть-чуть ванили, тапиоки и муки, и еще чего-то, не помню чего, а потом выложили все это на тесто в форме. Остатками теста мы закрыли пирог сверху, залепив края, и сделали множество маленьких дырочек вилкой на этой «крышке», чтобы мог выходить пар.

Пока наши пироги пеклись, мы с бабушкой танцевали на кухне под Синатру и Ширли Хорн, а я бегала к духовке бесчисленное количество раз – чтобы проверить. А потом, после ужина, когда мы наконец попробовали пироги – это было просто божественно. Слегка хрустящая корочка, а внутри – сладкая, нежная и сочная начинка… У меня до сих сохранилась почтовая карточка, пожелтевшая от времени, на которой бабушка написала мне рецепт синей перьевой ручкой.

– Что желаете заказать, мисс?

Я вернулась в настоящее и увидела, что мужчина в переднике и с ручкой в руке готов принять у меня заказ.

– Мне, пожалуйста, специальное предложение, – сказала я. И пошла к холодильнику, чтобы взять бутылочку «Перье», но пришлось довольствоваться обычной содовой.

Когда заказ был готов, мужчина в переднике протянул мне мою коробочку. Он улыбнулся, и вокруг глаз у него появились маленькие морщинки, от чего лицо его стало сразу похоже на печеное яблочко. Он щелкнул пальцами:

– Знаете, я вас, кажется, уже видел. Вы же та самая девушка, что свалилась в океан, да? Точно! Пловчиха!

Подросток за прилавком сказал что-то беременной женщине, и та произнесла:

– Ага, на Марлин Бич.

Я услышала шепот у себя за спиной:

– Ее спас какой-то парень, она тонула…

И очередь сзади меня зашелестела и тихонько загудела, обмениваясь информацией и эмоциями по этому поводу.

О боже, подумала я, это какой-то кошмар! Я же просто хотела взять свою еду и уйти. А теперь я чувствовала, как все смотрят на меня.

Мужчина в переднике перегнулся через прилавок:

– Беспла-а-атно, – махнул он рукой. – Вы это заслужили. За счет заведения.

Я покачала головой.

– Нет, нет, – бормотала я. – Очень любезно с вашей стороны, но я все-таки хотела бы заплатить. Я настаиваю. Со мной все в порядке.

Но пока я шла к кассе, стоящей в конце прилавка, мужчина в фартуке успел громко, на весь зал, крикнуть:

– Фил, не пробивай «специальное предложение»! Это Пловчиха!

Следуя этому указанию, Фил, сидящий за кассой, махнул на меня рукой в знак отказа принимать деньги.

– Мы просто счастливы, что вы спаслись, мэээм, – заявил он, его круглое лицо было абсолютно серьезным, а губы плотно и решительно сжаты. – Вам ведь грозила смертельная опасность и все такое.

Я была настолько смущена, что просто не знала, что делать. Достала десятидолларовую банкноту и положила ее на прилавок. Он пожал плечами, положил деньги в ящичек кассового аппарата и махнул следующему покупателю. А потом подмигнул мне:

– На фото вы не очень-то похоже получились.

На фото? На каком еще фото?!

Прежде чем я успела задать этот вопрос, я уже знала ответ.

За кассой стояла стойка с газетами – точнее, с местной газетой «Бейконский Вестник». Целая пачка газет, он их продавал. На первой странице красовалось огромное, в четверть страницы, фото, цветное, на котором мужчина и женщина стояли по грудь в воде. Лицо мужчины было не разглядеть, а вот лицо женщины получилось очень даже отчетливо. Одежда у них мокрая и прилипает к телу, волосы спутаны и все в песке. А губы… сомкнулись в страстном и упоительном поцелуе.

Глава 4. Хуже тысячи слов

Я стояла возле кассы и хватала ртом воздух, не сводя глаз с фотографии и лелея призрачную надежду, что если я буду достаточно долго и пристально смотреть на эту женщину на фото, то она перестанет быть мной. Мои глаза в сотый раз пробегали по черным буквам под фотографией: «ЖЕНЩИНА, СПАСЕННАЯ ОТ СМЕРТИ НА МАРЛИН БИЧ БЛАГОДАРИТ СВОЕГО СПАСИТЕЛЯ». Колени у меня начали дрожать, когда я прочитала следующее: «Жертва, унесенная течением, бросилась в объятия мужчине, который ее спас».

Вокруг меня начала образовываться толпа.

– Вот эту девушку чуть не унесло, – сказал мужчина. А какой-то ребенок спросил:

– Мам, а почему она сама не могла поплыть?

Я повернулась к ребенку:

– Я могла поплыть, – возразила я, воинственно скрестив руки.

Ну вот что, подумала я, нужно покончить с этим. Что подумает Хайден, когда увидит фотографию?! Как я смогу объяснить ему, что случилось, если я самой себе не могу этого объяснить? А что если об этом напишут в других газетах? Я имею в виду – настоящие газеты, в Нью-Йорке, где меня знают. Конечно, вероятность этого была мизерная, но сердце у меня заколотилось как бешеное от одной мысли о том, что тогда будет со мной, с Хайденом. Нет, я не могла так рисковать!

Прежде всего, мне нужно скупить все газеты в этом магазине. Я развернулась к Филу.

– Прошу прощения, – прошептала я. – Сколько будет стоить весь тираж? – я ткнула в сторону стойки, рука у меня тряслась.

Фил уставился на меня с недоумением.

– Вы хотите купить все газеты?!

– Да, – кивнула я. – Все до единой.

Он открыл рот на секунду, а потом разулыбался:

– О, я понял. На память да? На сувениры?

Кто-то у меня за спиной негромко сказал:

– Она их подпишет и будет продавать.

– Пожалуйста, – я старалась дышать как можно ровнее, как учил меня Хайден делать, когда волнуешься или расстроена. – Я не собираюсь их подписывать или торговать ими.

Вдох… выдох… вдох… выдох…

– Я хочу просто купить их. Прошу вас, сколько? – я вытащила кошелек и приготовилась платить.

Фил потер подбородок.

– Хорошо, – перебила я. – Пятьсот умножить на пятьдесят это…

– Да, но мы сколько-то ведь продали, – продолжал Фил, качая головой. – Так что дайте-ка подумать… – он прищурился и стал смотреть в потолок. Я достала четыре хрустких, новеньких банкноты по пятьдесят долларов, две двадцатки и одну десятку.

– Просто возьмите, – сказала я, протягивая ему деньги. – Я заплачу за все пятьсот.

Фил взглянул на деньги так, словно впервые их видел.

– Ну, эээ… – он почесал голову. – Но здесь слишком много.

– Нет, прошу вас, – не отступала я, суя ему деньги. – Я настаиваю.

Мне пришлось трижды сходить до машины, прежде чем я погрузила в багажник все газеты, потом я рванула с места и постаралась как можно быстрее убраться подальше от этого магазина и его посетителей. Один экземпляр газеты я бросила на пассажирское сиденье и те несколько минут, пока ехала куда глаза глядят, только бы прочь от любопытных взглядов, все время косилась на первую полосу. Минут десять спустя я наконец оказалась в безлюдной местности, где не было никого, кроме лошадей, которые мирно паслись на лугу за довольно ненадежной изгородью. Я съехала на обочину, схватила газету и наконец-то смогла как следует разглядеть фотографию.

Внезапно я как будто снова очутилась в его объятиях – на какую-то долю секунды. Я как будто снова чувствовала вкус его губ на моих губах, вкус соленой морской воды. И это было так…

Никак не было. Ровным счетом ничего и никак. Я счастливая помолвленная женщина, я собираюсь замуж через три месяца и очень этого жду, с нетерпением.

Я представила себе, как иду к алтарю под руку с дядюшкой Витом, который заменяет моего покойного отца. Хайден смотрит на меня, он такой высокий и красивый, лицо у него загорелое – от гольфа, тенниса и прогулок на яхте, волосы его блестят на солнце. Он еле заметно кивает мне и подмигивает – я люблю, когда он так делает.

Развернув газету, я наконец прочла статью.

Еще фото?!

Руки у меня тряслись, пока я переворачивала страницы – четыре, пять, шесть. Слава Богу, вот и седьмая наконец. Там не было фотографий меня и Роя – только изображение пуделя мистера Снагглера, бегущего по пляжу, которое заставило меня задуматься об уровне журналистики в этом городке.

И что там про смертельный риск? И героизм? И частную собственность?!

Я бросила газету на заднее сиденье, понимая, что нужно что-то срочно делать, чтобы брать ситуацию под контроль. Я схватила пакет и достала свой сэндвич. Да, нужно брать ситуацию под контроль, думала я, откусывая порядочный кусок от него. Индейка и начинка были еще теплыми. Я откусила еще. Клюква была прохладной и освежающей, а хлеб, похоже, домашний. Откупорив бутылку с содовой, я сделала большой глоток.

Я ела и смотрела на лошадей, мирно пасущихся и помахивающих хвостами, отгоняя мух. Я ничего не могла поделать с тем, что это фото появилось в печати – пускай там не указано мое имя и пускай это всего лишь местная газетенка. И у меня оставался только один выход. Я должна была объехать все магазины в городе, которые торгуют этой газетой, и скупить все экземпляры. А потом, вечером, найти огромной мусорный контейнер и выкинуть их все туда.

Я поехала по городу и останавливалась шесть раз. Последний – в закусочной «Три пенни», где аромат свежеиспеченных яблочных пончиков просто валил с ног. Положив две двадцатки на прилавок, я собрала все экземпляры газет и бросила их в багажник. И испытала такое облегчение, словно сбросила с плеч тяжелую ношу. Инцидент с «пловчихой» официально был исчерпан.

Было уже два часа дня. Я настроила навигатор на адрес Чета Каммингса и поехала к нему. Когда я выехала на Дорсет-Лейн, я увидела, что зеленая «Ауди» стоит там же, где и раньше. Я снова стучала в дверь, снова заглядывала в окно кухни, но мне по-прежнему никто не открыл.

Я села в машину и стала думать, что делать дальше. Я могла вернуться в «Виктори Инн», открыть свой портфель и немного поработать. Это было бы верное решение. Но день был таким прозрачным, а небо таким невероятно голубым…

Я открыла окно и позволила легкому бризу овевать мне лицо. Большинство зданий здесь были старыми – я решила, что они относятся к началу двадцатого века. Перед каждым была зеленая лужайка и садик, в котором росли рудбекии, люпин, анютины глазки, ромашки, вереск. У меня перед глазами стояла бабушка – как она была маленькая, как она копалась в одном из этих садиков, возилась с цветами, точь-в-точь как потом, когда стала взрослой… такой я ее и запомнила: с садовыми ножницами в руках, в желтой шляпе на голове. Она всегда напевала себе под нос, выпалывая сорняки, или обрывая увядшие лепестки, или подкладывая удобрения то здесь, то там.

Было невыносимо грустно понимать, что я никогда больше ее не увижу. Я с трудом сдерживала слезы. Так хотелось просто прижаться к ней! Может быть, я и сюда, в Бейкон, поехала именно потому, что надеялась: здесь получится связаться с ней… пусть не напрямую, а через Чета Каммингса. Но, возможно, этого не случится. Возможно, я проделала весь этот долгий путь напрасно.

Я разглядывала дома вдоль улицы и вдруг подумала о доме, в котором выросла бабушка. А что если она тоже жила на этой улице? Может быть, я сейчас смотрю прямо на ее дом? И я поняла, что кое-что все-таки могу сделать: я могу найти бабушкин дом! И это не так уж сложно осуществить. Недвижимость была как-никак моей специальностью. Я представила себе, как подъезжаю к одному из вот тех домов в новоанглийском стиле, зная, что когда-то в нем жила бабушка, как разглядываю этот дом…

И мне стало гораздо лучше.

Я достала свой мобильник, подключилась к Интернету и нашла номер секретариата городского совета – там должны были знать, где хранятся документы, касающиеся недвижимости. Женщина, которая взяла трубку, любезно сообщила мне, что документы хранятся прямо у них, на Магнолия-авеню, 92, в архиве. Ну вот, наконец-то все идет так, как должно идти.

Здание городского муниципального совета на Магнолия-авеню, 92, представляло собой одноэтажный особняк из красного кирпича с четырьмя окнами по фасаду, белыми ставнями и белым куполом над двойными входными дверями. Его, должно быть, построили в шестидесятых годах двадцатого столетия – оно было не слишком современное, но и не такое уж старое.

Я вошла внутрь, и в нос мне ударил запах аммиака – не сильный, но вполне отчетливый. Из бумажки на стене я узнала, что секретариат располагается в комнате номер 117. К тому моменту, как я подошла к нужной мне двери, запах аммиака сменился запахом соуса для спагетти. За одним из двух столов, стоящих за дверью, восседала дама с коротко стриженными седыми волосами и лицом мопса – она ела пенне с соусом маринара из пластиковой тарелки.

Стол ее был полностью завален не пойми чем: бумаги, какие-то блокноты, сплошь испещренные черными неразборчивыми закорючками, кучи конвертов, из которых торчат уголки разнообразных документов, ручки, маркеры, скрепки… Табличка сообщала мне, что зовут даму Арлен Флетч.

Она отложила свою пластиковую вилку и уставилась на меня, ожидая, что я заговорю первая.

– Я Эллен Брэндфорд, – протянула я руку. – Из Нью-Йорка, – добавила я и не сдержала улыбки при виде ярко-желтой микроволновки в маленьком шкафчике в дальнем конце комнаты.

Арлен сначала посмотрела на мою руку – и только потом пожала ее.

– Моя бабушка жила в Бейконе во времена своей молодости.

Арлен кивнула и помешала свою пасту в тарелке – над тарелкой завился едва заметный парок.

– Она недавно умерла… – я сделала паузу, ожидая реакции, но Арлен только снова взглянула на меня снизу вверх. Где-то в коридоре хлопнула дверь и раздался взрыв хохота. – Я приехала сюда выполнить одно ее поручение, – продолжала я. – И раз уж я все равно здесь – хотелось найти дом, в котором она выросла.

Арлен аккуратно подцепила зубчиками своей вилки несколько макаронин, а затем отправила их в рот.

– Я так понимаю, адреса у вас нет.

– Точно! – подхватила я, радуясь, что она все-таки может говорить. – Именно адрес мне и нужно найти!

Она опустила взгляд и несколько секунд смотрела в свою тарелку, так что я даже подумала, что она сейчас попросит меня удалиться и подождать минут двадцать, пока она не закончит есть. Но вместо этого она улыбнулась и сказала:

– Что ж, тогда вы пришли туда, куда надо.

Она привела меня в соседнюю комнату, где не было окон и пахло пылью и затхлостью. Если не считать стола, на котором стояли два компьютерных монитора, комната была от пола до потолка заставлена металлическими книжными шкафами. И я поняла, что в этих шкафах, заполненных регистрационными книгами, а также в компьютерной базе содержатся все записи, касающиеся недвижимости Бейкона, с незапамятных времен. Здесь было все: документы о праве собственности, закладные, налоговые вычеты, отчуждение за долги… Обеспечение решения суда, уведомления о банкротстве, соглашения и ограничения, дополнения и упрощения. И где-то среди всего этого – документ о праве собственности на недвижимость, выписанный на имя родителей моей бабушки.

– О"кей, давайте я покажу вам, как это работает, – сказал Арлен, беря карандаш и помахивая им, словно дирижерской палочкой. – Итак, кто-то приносит документ. Допустим, свидетельство о праве собственности. Или это может быть закладная, к примеру, или…

– Простите, – перебила я. Я подумала, что, может быть, стоит сэкономить ее и мое время, рассказав ей, что я провела сотни часов в таких вот комнатках, ища соответствующие документы, пока была младшим партнером. Но выражение ее лица было таким серьезным, таким строгим, что я решила лучше потерпеть. – Извините, – сказала я. – Я подумала, что у меня есть вопрос… но на самом деле нет.

Она кивнула.

– Что ж, пусть это будет свидетельство о праве собственности. Сесил или я – он сидит вот там, – она указала на пустой стол, – мы закладываем его в эту машину, – она кивнула в сторону видавшего вида штемпельного аппарата, – и он ставит на документе дату и время, чтобы потом не было никаких вопросов, – она направила свой карандаш на меня: – Это может быть очень важно, особенно когда начинается спор между двумя претендентами на собственность, знаете ли.

Это были общеизвестные истины, но я прикусила язык и позволила ей продолжать.

– Потом мы снимаем фотокопию и сканируем документ вот тут, – она показала на сканер, – и Элис, она приходит три раза в неделю, заводит всю информацию в компьютер и все организует таким образом, что вы можете найти нужные документы по имени продавца, покупателя, по адресу недвижимости, если назовете его.

Я стояла и терпеливо слушала, как Арлен объясняла мне, что я могу ввести вот сюда инициалы своего прадедушки и, если найду его имя и фамилию, увижу указание на то, какого рода документ был зарегистрирован на его имя секретариатом, номер книги и страницы, где находится копия документа, который я ищу…

Арлен говорила, говорила, а я начала думать: неужели среди всей этой массы различных бумаг и летописей, хранящих информацию о недвижимости Бейкона со времен царя Гороха, я действительно смогу отыскать имя своего прадеда? И если я его найду – где может быть этот дом и какой он? Кирпичный или каменный? А может быть, обшит деревом и со ставенками? И, может быть, у него такой же красивый подъезд, как у дома Чета. А с другой стороны – он ведь может оказаться и уродливым или, что еще хуже, его вообще снесли или он сам обветшал и разрушился. В душе у меня стало расти беспокойство. А если в нем обитает какая-нибудь коммуна? Или наркодилеры в окружении опустившихся наркоманов? В Бейконе есть наркодилеры? – напряженно думала я.

Я очнулась и поняла, что Арлен смотрит на меня в упор. Кажется, она чего-то от меня ждала.

– Простите, – сказала я.

Она взмахнула своим карандашом.

– Федеральная налоговая служба. Никогда не сталкивались с ними?

Я покачала головой.

– Нет, не сталкивалась. Насколько мне известно.

Некоторым моим клиентам приходилось иметь с ними дело, но я не собиралась сейчас вдаваться в подробности.

Серые глаза Арлен вспыхнули сердитым огнем.

– О, если бы сталкивались – уж вы бы об этом не забыли, – заявила она. – Эти ребята из ФНС – сущие монстры.

– Точно, – согласилась я тихонько. Я когда-то встречалась, еще во время учебы, с парнем, который теперь работает в их головном офисе. И я бы никогда не назвала его монстром – хотя и узнала потом, уже когда между нами все закончилось, что он в одно время со мной тайно встречался еще с кем-то. Так что, возможно, Арлен была в чем-то права.

Она сунула карандаш в карман своих брюк.

– Начинать нужно вот отсюда, – она подошла к секции с книгами в кожаных переплетах, которые выглядели очень старыми: они были толстыми, страницы в них пожелтели от времени и, казалось, могут рассыпаться прямо у вас в руках. Я знала, что в них содержатся сделанные очень красивым и аккуратным почерком подробнейшие записи о документах на права собственности и других документах, над которыми корпели переписчики типа Бартлби. Очень старые записи.

– Потом вы можете перейти сюда, – она махнула рукой в другой конец комнаты, в сторону полок с книгами в белых пластиковых обложках – в них уже содержались более современные документы, созданные во времена, когда уже существовали фотокопирование, печатные машинки и, позже, компьютеры. – И наконец, – она показала на стол, где стояли два темных монитора, – записи за последние пять с половиной лет находятся в базе, и вы можете найти их легко и просто, – сказала она.

Я кивнула.

– Спасибо. Думаю, мне стоит уже начать.

Я села на металлический стул и стала искать фамилию «Годдард» – так звали моего прадедушку. Я рылась в записях за двадцать лет, с конца девятнадцатого и до начала двадцатого века. И хотя все записи были сделаны вроде как по алфавиту, на самом деле внутри секций это правило не соблюдалось: Грант здесь появлялся раньше Гиббсона, а Гейтс стоял после Готса. Со старыми книгами это всегда так: люди приходили со своими документами в контору – и клерки записывали их в книги на определенную букву в том порядке, в котором они приходили. Кроме того, все эти записи были сделаны от руки, что еще больше замедляло и усложняло мою работу. Спустя два часа я уже ничего не соображала, в горле у меня пересохло, а голова болела от духоты и спертого воздуха.

Арлен разбирала какие-то бумаги, когда я подошла к ее столу.

– У вас есть какие-нибудь вопросы? – спросила она.

Я покачала головой и обессиленно вздохнула. Конечно, найти бабушкин дом было бы чудесно. Было бы так волнующе и прекрасно стоять перед ним своими ногами на той самой земле, по которой она ходила много десятилетий назад. Но меня ждало разочарование – это оказалось слишком трудно.

– Нет, никаких вопросов, – ответила я. – Думаю, я закончила. Большое спасибо за помощь.

Арлен кивнула и вернулась к своим бумагам.

Я уже повернулась, чтобы уходить, но заметила по пути к двери несколько старых открыток, которые в рамочках висели на стене. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть их. На пожелтевших карточках был старый Бейкон: магазины, гуляющие по улицам люди, машины с круглыми фарами и огромными колесами… На одной из карточек было сфотографировано белое здание, в котором теперь располагалась городская администрация, а на другой – красное кирпичное здание, стоящее посреди ярко-зеленой лужайки. Перед этим зданием высился скрюченный дуб – словно часовой на посту. Подпись на фотографии сообщала, что это средняя школа Литтлтон.

Что это такое?

Я повернулась к Арлен.

– У меня есть вопрос, – сказала я, показывая на снимок. – Вы не знаете, эта школа уже была здесь в сороковых годах?

Потому что если была – то моя бабушка наверняка в ней училась.

Арлен подошла, нацепила полуочки в серебристой оправе и стала разглядывать фото с таким вниманием, словно никогда раньше его не видела.

– Это школа Литтлтон, – произнесла она наконец.

– Да, – подтвердила я. – Вы имеете какое-нибудь представление о том, когда ее построили?

– Уверена, что в двадцатых годах, – она покосилась на меня и снова вернулась к изучению фотографии. – Но точно я смогу сказать вам, если вы подождете минутку.

Арлен оторвалась от снимка и начала рыться в ящике с какими-то документами и наконец что-то оттуда выудила.

– Да, вот, – она помахала брошюрой, которую держала в руке. – В прошлом году одна из школ делала проект по истории старых зданий Бейкона. И здесь есть и про Литтлтон.

Она протянула брошюру мне. Желтая обложка была украшена детским рисунком, изображающим большой зеленый дом с остроконечной крышей. Внутри были фотографии десятка местных исторических зданий, каждая сопровождалась рассказом. Я перелистала брошюру и нашла копию заинтересовавшей меня карточки: здание строилось в 1923–1924 годах, в конце 1924 года была открыта школа, говорилось в сопроводительной заметке. Да, моя бабушка определенно должна была учиться в этой школе.

– Можете взять это себе, – сказала Арлен, закрывая ящик. – У нас их много.

– У меня есть еще один вопрос, – обратилась к ней я. – И я очень ценю вашу помощь, – я скрутила брошюру в рулончик. – Школа все еще существует?

Она мигнула своими круглыми глазами и уставилась на меня.

– Ну разумеется, она существует. Это на Нехок-Лейн.

Она повернулась, вернулась к своему столу и взялась за телефон. Я заметила небольшое оранжевое пятно у нее на рукаве и невольно подумала: это, наверно, томатный соус…

Нежаркое вечернее солнце и свежий воздух были очень приятны – особенно по контрасту с духотой и затхлостью регистрационного помещения. Я настроила навигатор на Нехок-Лейн – до нее было всего три мили. Может быть, я и не нашла дом своей бабушки – зато нашла школу, в которой она училась, и это было здорово. Мне вообще начинал нравиться Бейкон – что-то было в этом городке особенное, почти привлекательное.

Нехок-Лейн оказалась жилой улицей, на которой стояли преимущественно белые дома, отделенные от дороги довольно большими лужайками и садиками, засаженными лилиями и голубыми гортензиями.

Здание школы в основном было очень похожим на свое изображение на открытке, но было и несколько существенных отличий. Первое, что бросилось мне в глаза, – вокруг нее теперь была круглая подъездная дорожка и небольшая парковка рядом, их явно не существовало тогда, когда она была только построена. Я припарковалась и медленно пошла вокруг здания, рассматривая надпись «Средняя школа Литтлтон, 1924», сделанную огромными буквами над входной дверью, отмечая неожиданную гладкость кирпича, по которому я провела рукой, тщетно стараясь заглянуть в окна, наполовину закрашенные снизу белой краской. С одной стороны здания была пристройка из более нового и более яркого красного кирпича, а с другой стороны оборудована детская площадка. Стайка ребятишек рассыпалась по ней: они качались на качелях и катались с горки, пока их мамы болтали, сидя за столиком для пикника.

Я вернулась обратно к входу в школу и подошла к старому дубу, корни которого торчали из земли, словно огромные, изуродованные артритом пальцы неведомого великана. Крона у него была все еще очень густая, и тень от нее закрывала почти всю лужайку, словно зонтик. Я села, прислонившись спиной к шершавому стволу, и стала представлять себе, как тут сидела моя бабушка. Может быть, ей было шесть лет и это был ее первый день в школе… а может быть, ей было одиннадцать и она была влюблена в какого-то мальчика… Я как будто чувствовала ее прикосновение в теплом солнечном луче, как будто видела ее, как будто слышала ее шепот в шелесте листьев.

Я положила руку на один из вывороченных корней и почувствовала, как по лицу у меня потекли слезы. Они стекали по щекам и падали на штаны, оставляя темные круглые пятна на их ткани.

– Я скучаю по тебе, бабушка, – шепнула я, голос у меня прервался. – Я так скучаю по тебе. И я приехала сюда, чтобы сделать то, что ты просила, но все пошло как-то не так. Во-первых, я свалилась в океан и почти… почти утонула, бабуль. Потом я пыталась доставить твое письмо адресату – но у меня не получилось. Потом захотела отыскать твой дом – но тоже не смогла этого сделать. Хотела бы я понять, почему все так получается. Хотела бы я, чтобы ты могла мне это объяснить.

В густой кроне дерева что-то зашептал ветер, а я уткнула лицо в ладони и закрыла глаза.

Глава 5. Тихое местечко для ужина

Я решила попытать счастья с Четом Каммингсом еще раз по пути в гостиницу. Приехала я туда около пяти часов. Зеленая «Ауди» по-прежнему стояла на том же месте, но дома все так же никого не было, и я начала беспокоиться, что хозяин мог уехать из города. Может быть, он поехал навестить какого-нибудь приятеля или у них семейный сбор – и тогда он будет отсутствовать несколько дней. Я подумала, не бросить ли мне бабушкино письмо ему в почтовый ящик – но эта мысль показалась мне слишком уж пораженческой. С другой стороны – не могу же я торчать в Бейконе вечно, ожидая его возвращения! Бабушка, я знала это точно, меня бы поняла.

Ладно, решила я. Завтра четверг. У меня будет еще одна попытка. Я приеду сюда рано утром – и у него не будет шанса ускользнуть. Но если его не окажется дома – я просто опущу письмо в почтовый ящик, а сама уеду домой.

В гостиницу я возвращалась с намерением спокойно поужинать в закусочной при отеле, пару часов поработать и лечь спать. Но когда я поднялась по ступенькам в лобби, то обнаружила, что там будто полным ходом идет вечеринка. Три пары, все высокие и загорелые, все между двадцатью и тридцатью годами, стояли около стойки регистрации, громко смеясь и разговаривая. Мужчины, одетые в рубашки для гольфа и штаны цвета хаки, похоже, имели разногласия относительно какого-то теннисного матча, а девушки, с длинными, как у моделей, ногами, в коротких топах и очень коротких шортах, едва прикрывающих аппетитные ягодицы, рассматривали какой-то буклет. Одна из них упомянула «Олений рог», тот паб, который я видела сегодня в городе, и я подумала, что они, вероятно, читают путеводитель.

И внутри себя рассмеялась, представив, как о Бейконе рассказывал бы «Фодорс» .

Закусочная «Три пенни»: обязательно к посещению для тех, кто любит зеленый пластик и настольные музыкальные автоматы. И не забудьте попробовать яблочный пончик!

«Виктори Инн»: если вы любитель прогулок по крышам, заказывайте номер-люкс с видом на океан. Сотовая связь действует в туалете .

Я заглянула в зал и увидела, что там уже подали закуски. Несколько бутылок вина, сыр и крекеры, а рядом миска с соусом – все это стояло на столе, сервированном пластиковыми стаканчиками и бумажными тарелками. Я налила себе бокал «Пино Нуар» из виноградников Галлант-Ривер. Никогда не слышала о таком – а вот Хайден наверняка знает. Захватив пару крекеров, я отправилась к себе в номер.

На лестнице я слышала шум в лобби, а когда одна из девушек предложила: «А давайте поужинаем здесь!» – я решила, что мне лучше поужинать где-нибудь в другом месте. Может быть, Паула порекомендует мне, где именно.

Когда я стояла перед шкафом, размышляя, что бы надеть, начал звонить мой телефон. Я схватила сумочку, вытащила телефон и бегом побежала в туалет, где сразу уселась на крышку унитаза.

– Привет, милая. Ты что-то запыхалась, – это был Хайден.

– Я просто пыталась успеть взять телефон и добежать до туалета, – я скрестила усталые ноги и положила их на край ванны.

– О, ну, ты можешь мне перезвонить попозже.

– Да нет, нет! Просто чтобы разговаривать – мне нужен туалет. Это единственное место, где ловится сигнал.

Последовала пауза, потом Хайден уточнил:

– Там нет сигнала? – таким тоном, словно я сказала ему, что здесь нет ни горячей, ни холодной воды. Что, впрочем, было не так уж и далеко от истины, если подумать.

– Все в порядке, – ответила я, мне не хотелось вдаваться в подробности, он бы только еще сильнее начал беспокоиться. – Эй, – продолжила я, – ты не поверишь, что я нашла сегодня!

– Так скажи мне.

– Бабушкину школу!

– Бабушкино… что?

– Школу, ее школу! В которой она училась. Я там была и видела это здание. Оно все еще стоит.

– Должно быть, оно довольно старое.

– Ага, оно было построено еще в двадцатые годы двадцатого века. Я пыталась найти дом, в котором она выросла, но не нашла, но зато нашла школу. Это было просто невероятно, Хайден, и я…

– Эй, милая, подожди секундочку, ладно? У меня звонок на второй линии…

Я ждала, глядя на картину на стене: луч маяка пронизывал темноту и отражался в воде, помогая лодкам не сесть на мель и не попасть на рифы. Потом я сходила в комнату и взяла ту брошюру, где была информация о школе Литтлтон, чтобы прочитать заметку Хайдену.

– Так когда ты уезжаешь оттуда? – спросил он, когда вернулся на линию. – Я надеялся, что ты уже в дороге.

– Я думала, что так и будет, но… я пока здесь. Я пока не нашла Чета Каммингса. Его вообще не бывает дома!

– Может быть, он уехал куда-нибудь. Я помню, что говорил, как хорошо, что ты поехала в Бейкон, но ты не можешь торчать там вечно в надежде, что он вдруг появится.

– Я и не собираюсь торчать здесь вечно. Я и сама рада была бы уже уехать домой прямо сейчас, – я обвела глазами ванную. В окно было видно, как день постепенно превращается в ночь – свет стал мягким и приглушенным, спускались сумерки.

Последовала еще одна пауза.

– Просто пообещай мне, что завтра ты поедешь домой, – попросил Хайден. – Ужин в пятницу вечером, и я не хочу волноваться, что ты будешь в пятницу гнать машину, чтобы успеть на него. Я знаю, как ты не любишь опаздывать и как ездишь, когда думаешь, что опаздываешь. Это очень опасно.

– Я обещаю, что не буду превышать скорость, – ответила я. – Мне и не придется, потому что завтра я точно отсюда уеду. Я попытаюсь еще разок, рано утром, застать дома этого Чета Каммингса. И все.

Что-то начало щелкать и трещать в трубах, спрятанных в стене – вдруг ожила канализация, ни с того ни с сего.

– А если его не будет? – спросил Хайден. – Тогда каков твой план?

– Тогда я оставлю ему письмо, – сказала я, прислушиваясь к звукам, которые издавали трубы. – Я завтра приеду во что бы то ни стало.

В трубке тоже что-то затрещало.

– Хайден, мне кажется, связь пропадает.

Треск усилился.

– Я тебя не слышу, – закричала я. – Попозже перезвоню!

Отключившись, я посмотрела на часы. Было всего пять тридцать вечера. Слишком рано для ужина. Я покосилась на постель – и мои веки вдруг отяжелели, налились свинцом и начали закрываться. А может быть, подумала я, если я прилягу… всего лишь на минуточку…

Я вытянулась поверх покрывала и положила под голову подушку. Накрахмаленный хлопок пах пудрой, мылом и свежестью – как белье, которое сушат на улице.

Когда я проснулась, было уже совсем темно. Снаружи, на улице, было довольно шумно, все время хлопали дверцы машин. Я протерла глаза и взглянула на часы: восемь тридцать. В животе у меня было пусто, пора ужинать.

Переодевшись в серые брюки от «Гуччи», топ цвета слоновой кости и такую же кофту с длинным рукавом, я взглянула было на свои роскошные шпильки от «Джимми Чу», но выбрала в результате пару сандалий на плоской подошве от «Тори Барч». К этому наряду я добавила нитку жемчуга, подаренную мне бабушкой – дважды обернула ее вокруг шеи и защелкнула серебряную застежку в виде ракушки. Потом я наложила макияж и достала свежий номер «Форбса» из портфеля – надо же было читать что-то во время ужина в одиночестве.

Еще на втором этаже я услышала, что внизу, в столовой, очень шумно, причем большую часть шума создавала та компания, которую я видела раньше в лобби. Я ожидала увидеть там Паулу – но ее не было, а обнаружилась она во дворике перед домом, где стояла, дымя сигаретой и почесывая голову. В свете фонарей с лужайки ее вызывающе светлые волосы казались совсем уж оранжевыми.

– У вас там вечеринка, – сказала я, кивая в направлении двери. Она оглядела меня с ног до головы, держа сигарету между двух пальцев, и выпустила из ноздрей две длинные, густые струи дыма, как ракета, которая взлетает в воздух.

– Похоже, они неплохо проводят время.

Она кивнула и стала разглядывать свои руки, особое внимание уделяя ногтям, словно только что сделала экспресс-маникюр.

Я порылась в сумочке в поисках ключей от машины и наконец нашла их.

– В городе есть какое-нибудь местечко, где можно спокойно поужинать?

Паула поджала губы и медленно покачала головой из стороны в сторону.

Слово «суп» она произнесла как «сю-ю-юп».

– И очень вкусный мясной хлеб – он, кажется, даже городским ценителям по вкусу.

– О, да, «Олений рог», – повторила я, запахивая кофту поплотнее, так как ветер оказался прохладнее, чем я ожидала. – Это место выглядит как паб. Вы думаете, там сегодня вечером действительно будет тихо и спокойно?

Паула чуть сморщила нос и закусила нижнюю губу.

– В среду-то вечером? – она пожала плечами. – Да, очень тихо и спокойно.

Она щелчком отправила сигарету во влажную от росы траву и скрылась внутри.

Я решила идти в город пешком. Вечер был прекрасный, а я чувствовала себя виноватой за то, что уже неделю не была в спортзале.

Уличные фонари придавали центру Бейкона уютный янтарный оттенок. По улицам гуляли люди, туристы заглядывали в витрины закрытых уже магазинов и окна офисов. Стайка подростков стояла у дамбы, один из мальчиков стащил с себя бейсболку и надел ее на девочку, стоящую рядом – и они все рассмеялись.

Я подошла к двери «Оленьего рога», ярко-желтый значок пива «Мишлоб» призывно подмигивал мне с окна, словно приглашая заглянуть. Мясной хлеб… Есть столько всяких вкусных вещей – кому в голову придет есть мясной хлеб?! Дайте мне хороший кусок тунца или просто куриную грудку, маринованную в белом вине, это я понимаю – но мясной хлеб?! Впрочем – ладно. Возможно, мои вкусовые пристрастия тоже кажутся некоторым странными.

Держа в руке свой «Форбс», я открыла дверь и оказалась в большом затемненном помещении. С левой стороны была барная стойка, а справа стояли квадратные столики. Играла кантри-музыка, гремела электрогитара и скрипучий женский голос пел какую-то песню, слов которой я не могла разобрать. Внутри было довольно шумно, гул голосов смешивался с взрывами смеха и грохотом посуды. Вот уж точно не назвала бы это местечко «тихим и спокойным», но я уже пришла сюда, а желудок настоятельно требовал еды. Сделав пару шагов вперед, я увидела около двери грифельную доску, на которой от руки мелом было написано: «Каждую среду – два по цене одного». Что ж, это многое объясняло. Смешно, что Паула была не в курсе.

Пол в «Оленьем роге» был сделан из темного дерева и отполирован до блеска, по потолку шли деревянные балки, с которых свешивались люстры: они были стилизованы под корабельные фонари, напоминали большие медные колокола с кривыми лапами и давали рассеянный, приглушенный свет. Стойка бара была из красного дерева, покрытого слоем прозрачного лака, такими же были столы и стулья.

Свободных мест за столиками не было, да и за барной стойкой народу было полно. Я прошла по залу, стараясь держаться прямо, но чувствовала себя крайне неловко в этом море джинсовых рубашек, футболок и штанов хаки. Нет, здесь можно было увидеть и несколько юбок, и даже пару сарафанов, но в основном толпа была в джинсах. И я выглядела слишком расфуфыренной.

Я присела в самом конце барной стойки, рядом с танцполом. Из колонок загремела песня Хэнка Уильямса «Твое переменчивое сердце». Справа от меня сидела пара: средних лет мужчина и его жена, симпатичная брюнетка с конским хвостом. Слева от меня была пара пустых стульев, которые тут же заняли два парня лет двадцати в бейсбольных кепках. У одного из них на кепке было написано «Мир лобстеров».

Крупный бармен с тронутыми сединой волосами протер стойку полотенцем, а потом подвинул мне карточку с меню напитков:

– Что вам предложить?

Я хотела сначала заказать бокал вина, но увидела, что у них есть «Лучшая Маргарита в Северной Тигуане!», и подумала: а, чем черт не шутит.

– Мне, пожалуй, вот это, – ткнула я пальцем в строчку с «Маргаритой».

Открыв журнал, я попыталась читать, но было слишком шумно, и я не могла сконцентрироваться. Поэтому я стала смотреть на плоский экран телевизора над баром, где шло какое-то реалити-шоу о водителе грузовика, который вынужден был чинить свой грузовик где-то в горах, ночью, в самом эпицентре снежной бури. Я уже не шутку распереживалась за этого водителя и даже готова была начать грызть ногти от волнения, но тут бармен поставил передо мной бокал с «Маргаритой», я сделала большой глоток и попросила меню блюд.

Поначалу я изучала меню в поисках какой-нибудь полезной еды. Креветки с рисом и зеленой фасолью? Нет, креветки жареные, нельзя. Двойной лобстер с масляным соусом? Слишком много калорий, а еще это масло… Вот куриная грудка может подойти, если я скажу им убрать соус маринара и сыр.

Бармен подал заказ паре, сидящей рядом со мной. Мужчина заказал мясной хлеб. Возможно, я просто была очень голодна – но его ужин показался мне очень и очень аппетитным. На его тарелке высилась гора картофельного пюре с небольшим кусочком сливочного масла на вершине, зеленая фасоль выглядела восхитительно свежей, а кусок мясного хлеба пах просто обольстительно луком и травами. А еще, кажется, я заметила там грибы.

Я немедленно занялась подсчетом калорий и жиров в этом блюде, начала думать, сколько миль мне пришлось бы пробежать, чтобы сбросить эти калории. Вот если бы Хайден был здесь – он бы точно нашел в меню что-нибудь более-менее полезное для меня. Я снова покосилась на тарелку своего соседа. Да, определенно там были грибы.

Что ж, Хайдена здесь не было, а я неожиданно почувствовала, что до смерти хочу вот такую старомодную и не слишком полезную еду.

– Думаю, я закажу мясной хлеб, – сказала я бармену.

– Какие-нибудь закуски?

Закуски… Я сразу подумала об обычном домашнем салате, но взглянула, что там заказали мои соседи. Женщина вроде ела какой-то суп.

– Конечно, – сказала я. – Я возьму суп.

Я посмотрела на экран телевизора: шофер теперь пробирался через перевал по очень узенькой дорожке. Колеса у него буксовали, скользили на льду. У меня прямо ноги начали дрожать от напряжения.

– Эй, Скип, можно нам повторить?

Я повернулась и увидела, что слева от меня стоит худой мужчина в футболке с изображением желтой рыбы-меч на животе.

– Да, Билли, – ответил бармен. – Сейчас принесут. Прости, сегодня у нас шумновато.

Парень по имени Билли оглядел бар.

– А где Сасси? – и уставился на меня с таким видом, как будто у меня на лбу написано было «Я ИЗ ДРУГОГО ГОРОДА».

– А, она уехала в Портленд. У ее сестры операция какая-то там.

Билли покачал головой.

– О, надо же. Ну надеюсь, все будет в порядке. И скажи ей, что я передавал привет.

Он отошел и направился туда, где стояли стулья и пара больших кресел. Я заметила, что несколько мужчин там играли в дартс.

Я потягивала свой коктейль, пока Скип смешивал коктейли, раздавал их посетителям, а часть готовых ставил на подносы, которые три официантки разносили по столикам, кружа вокруг него, словно самолеты, ожидающие взлета или посадки. Он наполнил несколько кружек пивом из бочонка и сказал:

– Бриджит, отнеси это Билли и ребятам вон туда, ладно?

Бриджит, тонконогая девушка с обесцвеченными волосам, схватила поднос с кружками и потащила его в угол к игрокам в дартс.

Я перевела взгляд на телевизор: водитель грузовика выбрался наконец на широкую дорогу и вроде бы парковался на большой автобусной стоянке, чтобы провести там ночь. Я вздохнула с облегчением, но вдруг почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Я подняла глаза – так и есть, Скип уставился на меня в упор.

Он щелкнул пальцами.

– Точно, это вы. Я так и думал, но потом я подумал, а вдруг нет… но это оно и есть. То есть – вы.

– Прошу прощения?

Он улыбнулся во весь рот, демонстрируя отсутствие нескольких зубов с одной стороны.

– Вы же Пловчиха. Я ваше фото в газете видел. Ну, поцелуйчик и все такое…

Я пробормотала было что-то в ответ, но он вдруг протянул свою огромную ручищу в мою сторону и наклонился ко мне.

– Знаете, – сказал он доверительно. – Мы же здесь как одна семья. Еда – она ведь сближает. И мы всегда поддерживаем туристов, особенно в таких… таких ситуациях, как ваша.

Я отчаянно затрясла головой. Последнее, что мне было сейчас нужно – это обсуждение того, как я плавала, как я чуть не утонула и… той фотографии в газете. Меня аж передернуло от мысли, что Хайден может ее увидеть.

– Нет, нет, все в порядке, – пробормотала я. – Я совсем не…

Но Скипа уже несло. Он выпрямился во весь рост и замахал руками:

– Эй, ребята! Тут Пловчиха! – Он указал на меня. – Та девушка, которую чуть не унесло в океан! Наша Пловчиха!

Кровь бросилась мне в лицо, я вскочила с единственным желанием – немедленно покинуть этот бар. Что происходит?! Я же думала, что скупила все газеты! Мне хотелось броситься вон и оказаться в гостинице как можно скорее. Хотелось покинуть Бейкон и никогда, никогда не возвращаться. Да не только в Бейкон – мне хотелось забыть о существовании штата Мэн на всю оставшуюся жизнь!

Но когда я попыталась уйти, то не смогла сделать и пары шагов. На меня надвинулся огромный мужчина с надписью «Дэйв» на футболке. А за ним колыхалась целая толпа взбудораженных и говорящих разом людей.

– Привет, Пловчиха. Дай-ка я пожму твою мужественную руку, – пророкотал Дэйв. – Еще один коктейль для Пловчихи! – мотнул он своей патлатой светлой головой Скипу. – Тебе повезло, что ты вообще живая.

О боже, это было как в кошмарном сне, когда пытаешь бежать, но ноги отказываются тебя слушаться.

– Я не тонула, – сказала я, обращаясь к этому светловолосому гиганту, глаза у меня щипало от унижения. – Со мной все было в полном порядке. Тот парень, что мне помог… я просто позволила ему это сделать, чтобы не обидеть. Он… у него… тонкая, уязвимая натура.

– О, а она забавная! – проревел великан и хлопнул меня по спине. – «Чтобы не обидеть его!», а?!

Толпа начала хохотать.

– Вы знаете, мне действительно нужно идти, – сказала я, стараясь протиснуться к двери.

Женщина с жевательной резинкой во рту взяла меня за руку:

– А у вас была гипотермия? У моего двоюродного брата была, и у него начала отслаиваться кожа. Прямо лоскутами сходила. Знаете, это было довольно мерзко.

Я инстинктивно отшатнулась:

– Нет, у меня не было гипотермии.

Какой-то лысый мужик схватил меня за руку и начал ее трясти:

– А правда, что в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами? Когда вы упали – у вас пронеслась жизнь перед глазами? – Он не давал мне пройти к двери. – Однажды я свалился с лестницы – и знаете, клянусь вам, я увидел всю свою жизнь, всю, даже тот день, когда напился и пытался подкатывать шары к сестре своей жены!

– Если вы не возражаете… – пробормотала я, забирая у него свою руку. Несколько девушек из Вермонта набросились на меня с вопросами, смогу ли я когда-нибудь снова войти в воду и не боюсь ли я теперь мыться в душе, а потом заспорили между собой, кто из них как себя чувствовал бы в ситуации, подобной моей. А бывший полицейский из Бангора спросил меня, находилась ли я под действием наркотиков, когда упала в воду…

– За Пловчиху! – заорал кто-то, и все подняли бокалы. Все, кроме меня.

Скип передал «Маргариту» одной из девушек, а она сунула бокал мужчине, который передал его мне. Я пила коктейль большими глотками, а толпа вокруг меня продолжала расти и напирать, со всех сторон сыпались вопросы, собиралась ли я покончить с собой и почему. Кольцо людей сужалось все теснее и теснее – и я начала чувствовать, что мне не хватает воздуха.

Тут Скип крикнул:

– Эй, оставьте ее в покое! Хватит с нее!

И толпа медленно рассосалась, а Скип жестом пригласил меня обратно на мое место.

– Вы что-то бледновато выглядите, – сказал он. – Думаю, вам надо доесть ваш суп.

Я проводила взглядом бокал с еще одной «Маргаритой», который он поставил передо мной. А потом перевела взгляд на суп. Скип был прав: я была очень голодная. Но все же начала я с «Маргариты», наполовину осушив бокал и ощущая, как по телу разливается теплая волна.

А потом я попробовала суп.

Это был суп из моллюсков, с маленькими вонголе, которые образовывали гармоничное сочетание с нарезанным кубиками картофелем, а еще там были обжаренный лук и сельдерей. Крошечные веточки свежего укропа служили чудесным дополнением и украшением. Вообще все это вместе было восхитительно, и я наслаждалась каждой ложкой и съела все до последней капли, стараясь не думать и калориях и о том, что еще может быть в этом супе. Наверняка, сливки – в крайнем случае нежирные – и сливочное масло. А еще я чувствовала слабый привкус алкоголя. Хайден решил бы, что я сошла с ума. Но это было прекрасно. Это было невыразимо прекрасно.

Люди все прибывали в «Олений рог», толпа клубилась у стойки. Над моей головой то и дело передавали напитки, за спиной у меня люди стояли в два или даже в три ряда. Музыка орала и пульсировала, из колонок неслось «Долгое жаркое лето» Кейт Урбан, весь бар ходил ходуном.

– Скиппи… эй, Скиппи, – позвала я, но даже сама не услышала своего слабого голоса в этом шуме и реве. По непонятной причине это показалось мне очень забавным, и чем громче я кричала – тем сильнее хохотала. Подняв бокал над головой, я начала тыкать в него пальцем: – Что это такое? Что это, Скиппи? Я хочу еще, – я никак не могла вспомнить название коктейля.

Скип кивнул и показал мне большой палец, но я не была уверена, что он понял меня. Поэтому я снова начала выкрикивать его имя и трясти над головой своим бокалом, стараясь привлечь его внимание.

– Как это повторить?! Как это называется?

Но не успела я оглянуться, Скип уже передал мне очередной бокал.

Вскоре музыка стала еще громче и оживленнее, и на танцпол высыпали танцующие.

– Эй, не хочешь присесть с нами? – подошла ко мне женщина с короткой стрижкой под мальчика и сонным взглядом. Она напомнила мне помощницу адвоката, с которой раньше работала в Винстоун Рейд.

– Я Блисс, а это Венди, – сказала она.

Венди была похожа на девочку из группы поддержки – у нее была атлетическая фигура и светлые волосы.

Я пожала им руки и представилась.

Компании я была рада.

– Да мы знаем, кто ты. Ты Пловчиха, – сказала Венди, широко улыбаясь, и повела меня к столу рядом с мужчинами, играющими в дартс.

Мы пытались разговаривать, перекрикивая музыку, но я поняла только то, что они зубные врачи, которые пришли на девичник. Скип прислал нам напитки и меню, добавив, что пора ужинать. Сколько же я уже выпила? И разве я уже не делала заказ? Вообще-то я считала, что уже делала, но просто чтобы убедиться в этом, заказала снова суп из моллюсков и мясной хлеб.

Блисс начала рассказывать о споре, который у нее случился с их офис-менеджером, а я сидела и смотрела на играющих в дартс. Четверо мужчин играли в «три-один» – игру, которую я освоила в колледже, на первом курсе Оксфорда, когда встречалась с Блейком Эбботом. Блейк был англичанином и фанатом дартс, он и научил меня играть.

Один из игроков кинул дротик – и парень по имени Билли начал хохотать и крикнул:

– Фигли, Гордон, что с тобой сегодня? Мазила!

Гордон скорчил гримасу.

– Да перестань. Думаешь, ты меня сделаешь?

Мужчина, который стоял, опершись на стену, сказал:

– Разойдитесь-ка, сейчас моя очередь.

Он сделал шаг вперед и кинул три дротика.

– Ты мечешь как девчонка, Джейк! – выкрикнул один из игроков – я не видела, кто именно, хотя почти уверена была, что это был тот самый, которого называли Гордоном.

И что это за идиотские комментарии такие? Я резко хлопнула ладонью по столу перед носом Блисс – может быть, слишком резко, потому что руке стало очень горячо и больно.

– Ты это слышала?! – вопросила я гневно.

Блисс смотрела на меня, вытаращив глаза:

– Что? Что случилось?

Мой указательный палец, который я наставила на нее, как-то нерешительно колебался из стороны в сторону, пока я пыталась подобрать слова и объяснить ей суть дела:

– Что… я скажу тебе, что случилось! Один из вооон тех парней… во-о-он тех…

– Ну? – Блисс и Венди уставились на меня в ожидании.

Я затрясла головой.

– Один из этих парней вон там сказал другому парню вон там, что этот парень вон там кидает как девчонка, – я чувствовала, как во мне горячей волной вскипает гнев и возмущение, как кожа от злости покрывается пупырышками: – Разве вас не бесит, когда мужчины так говорят?!

Венди наклонилась ко мне:

– Я это жуть как ненавижу. В клинике доктора Белдена был дантист, мы вместе работали, и вот он всегда говорил что-нибудь вроде этого!

Я покосилась на игроков в дартс, изо всех сил сдерживая свой гнев, но вполне уверенная в том, что они заслуживают самого сурового наказания.

– Кидает как девчонка… – повторила я. – Что это вообще значит?! Что девушки плохо играют? Что они не могут… что? Играть в дартс?! – Я была вне себя от злости. Я была просто в ярости. Ослеплена яростью. Ну, я им покажу!

Вытащив из сумки кошелек, я достала стодолларовую банкноту, а потом залезла на стул с ногами и поднялась над толпой, оглядывая помещение и чувствуя, что ничто и никто меня не остановит. Никто не обращал на меня внимания. Но я должна была показать этим слабоумным мужланам, кто есть кто.

– Так, ладно, мне нужно кое-что сказать, – попыталась я перекрикнуть шум толпы, но это было невозможно. – Эй! Алло! – орала я, размахивая руками. – Алло! Прошу прощения! – я даже засунула два пальца в рот и попыталась свистнуть, но вместо свиста у меня получилось только слабое шипение, да еще слюни полетели во все стороны.

Тогда я набрала в грудь побольше воздуха и заорала изо всех сил:

– Ти-и-ихо! Пловчиха хочет кое-что сказать!

Моментально все вокруг стихло: разговоры, смех, споры, звон посуды, звяканье вилок и ножей – все звуки пропали. И все присутствующие уставились на меня.

Я показала им банкноту, а потом выразительно потрясла ею в воздухе:

– Видите эти сто долларов? – Я снова потрясла ими в воздухе, словно приманивая рыбу. – Я ставлю их на игру с любым из вас в дартс. С любым из вас! – подчеркнула я, высясь на своем стуле, словно капитан корабля на капитанском мостике. – Включая того идиота, который сказал тому, которого зовут… Джейк, кажется, – я ткнула указательным пальцем в направлении игроков в дартс, – короче, который сказал, что он кидает как девчонка!

Примечания

Гроверс Маркет – сеть продовольственных магазинов, в которых есть отделы с готовыми блюдами. – Примеч. пер.

Фодорс – самая старая из существующих ныне серий путеводителей для самостоятельных путешественников. – Примеч. пер.

The Irresistible Blueberry Bakeshop & Café

Copyright © Mary Simses, 2013

© Тогобецкая М., перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Бобу и Моргану в память об Энн и Джоне

Глава 1. Холодный прием

– Не двигайтесь! Осторожно! Это опасно!

Я услышала, как кто-то пытается меня остановить – но было слишком поздно. Прогнившие доски причала угрожающе затрещали подо мной, прогнулись, а затем сломались, и я рухнула в холодный океан у берегов штата Мэн, уйдя под воду с головой сразу футов на десять в глубину.

Возможно, за мгновение до этого я увидела мужчину, который мчался по пляжу к причалу, размахивая руками и крича, чтобы я остановилась. И если бы я повернула голову в его сторону, я смогла бы разглядеть его вполне отчетливо. Но я была слишком увлечена фотосъемкой отражавшейся в воде скульптуры, стоящей возле причала – женщины в кружевном платье, держащей в руках что-то, больше всего напоминающее ведро с виноградом.

Теперь, пытаясь спастись, я колотила руками и ногами по воде, мое сердце выпрыгивало из груди, а зубы отбивали чечетку – вода была очень холодная. А еще я понимала, что плыву очень быстро. А точнее, меня несет. Течение здесь оказалось весьма сильным, и оно меня стремительно разворачивало и уносило все дальше и дальше от причала.

Я закашлялась, выплевывая воду, вода вокруг пенилась, волновалась, в рот попадал песок. Волны били меня по лицу, заполняя рот и нос соленой, почти горькой водой. Руки и ноги начали неметь, меня колотила дрожь, которую невозможно было сдержать. Да как вообще океан может быть таким холоднющим в конце июня?

Я решила плыть против течения и изобразила австралийский кроль, который всегда удавался мне лучше всего. Я работала руками и ногами изо всех сил, пока они не отказались мне повиноваться, а когда остановилась, то обнаружила, что усилия мои были напрасными и меня все равно уносит в открытый океан.

«Ты же когда-то отлично плавала, когда училась в Эксетере! – попыталась я подбодрить себя. – Ты умеешь плавать!» Тихий голосок в моей голове очень старался звучать уверенно, но это не сработало. Паника охватила меня целиком, она разлилась по всему телу до самых кончиков пальцев рук и ног. Я сильно изменилась за годы, прошедшие с момента окончания колледжа – слишком много времени проводила за столом, слишком много сил тратила на бумажки и глупые покупки… и, надо сказать прямо, совсем не тратила сил и времени на занятия плаванием.

Внезапно мощный поток, который тащил меня под водой прочь от берега, остановился, и я оказалась в открытом океане – вокруг меня неторопливо плескались валы темной воды с белыми барашками. Казалось, океан был везде – темный и величественный. И бесконечный. Я завертела головой, и мне удалось разглядеть между волнами очень далекий и очень маленький причал – можно сказать, совсем крошечный. Я снова поплыла кролем, пытаясь преодолеть течение: вдох, выдох, вдох, выдох… Было трудно, ноги налились тяжестью и отказывались двигаться – они просто слишком устали.

Я остановилась и легла на поверхность воды с помощью рук, которые тоже совершенно обессилели. Мне хотелось плакать. Да еще подбородок сильно саднило – коснувшись его пальцем, я увидела кровь: видимо, ударилась или порезалась, когда падала. Я даже не поняла, как это произошло.

Мне так хотелось посмотреть на город с воды – как когда-то видела его моя бабушка, которая выросла здесь в сороковых годах двадцатого века. Я пришла на пляж, открыла калитку и взошла на этот причал. Некоторых досок не хватало, и перила были сломаны, но все же он казался довольно крепким и устойчивым, пока я не ступила на ту доску… она была какая-то слишком мягкая и податливая под моей ногой…

Волна шлепнула меня по лицу, я набрала полный рот воды.

Я вдруг поняла, что камера тянет меня на дно, словно камень – ремень от моей фотокамеры «Никон» оборачивался вокруг моей шеи. Она уже никогда не будет работать. Трясущимися руками я стащила с себя фотоаппарат через голову.

В памяти мелькнуло воспоминание о моем последнем дне рождения: ужин в «Мей Фейр» в Лондоне, мой жених Хайден протягивает мне коробку, завернутую в серебристую упаковочную бумагу, и открытку, в которой написано: «С тридцатипятилетием, Эллен. Надеюсь, это сможет соответствовать твоему выдающемуся таланту!» В коробке лежал фотоаппарат «Никон».

Я разжала пальцы и отпустила камеру – она плавно опустилась в темноту, и мое сердце сжалось, когда я представила, как она лежит там, в темноте, на дне океана.

А потом я начала думать, что мне не спастись. Что я слишком замерзла и слишком устала. То и дело закрывая глаза, я позволяла темноте проникнуть внутрь меня. Вокруг шелестел, пел, нашептывал океан. Я думала о маме – о том, как ужасно будет больше никогда ее не увидеть. И о том, как тяжело придется ей – вряд ли она вынесет две смерти за одну неделю: сначала бабушка, теперь я… Я думала о Хайдене и о том, как прощалась с ним сегодня утром, заверяя, что пробуду здесь всего одну ночь, максимум – две. И как он просил меня подождать до конца недели, чтобы мы могли поехать вместе. А я отказалась, потому что «это же короткая поездка». Ничего особенного. Сегодня вторник, сказала я ему, я вернусь на Манхэттен уже завтра. А теперь, за три месяца до нашей свадьбы, он вдруг узнает, что я не вернулась. И никогда не вернусь.

Я чувствовала, как вода уносит меня, как сознание ускользает, как на смену панике приходит спокойствие, равнодушие. Передо мной возник образ бабушки – как она стоит среди своих розовых кустов, держит в руках садовые ножницы и улыбается, улыбается…

Вздрогнув, я резко открыла глаза. Между большими перекатывающимися волнами я снова видела причал – и еще что-то. Нет, кого-то! Я видела мужчину, который прыгнул с причала в воду. Он вынырнул и поплыл очень быстрым кролем в моем направлении. Я видела, как его руки взлетают над водой. «Он плывет за мной», – подумала я. «Господи, спасибо, он плывет за мной! Здесь есть еще кто-то – и этот кто-то плывет, чтобы помочь мне!» В груди будто разлилось что-то теплое. Я заставила ноги двигаться чуть активнее, стараясь размять засыпающие от изнеможения мышцы. Подняв руки, я пыталась подать пловцу сигнал, чтобы он видел меня, и смотрела, как он приближается. При этом я стучала зубами так громко и яростно, что еле могла дышать.

Никогда я не видела такого сильного пловца. Он рассекал волны так уверенно и легко, как будто имел над ними неограниченную власть. Наконец он подплыл достаточно близко, чтобы я могла его услышать:

– Держитесь там! – закричал он, лицо у него раскраснелось, а темные волосы вода гладко зализала назад. Когда он оказался рядом со мной, мои ноги окончательно отказали, и я просто лежала на спине.

– Я вас вытащу, – сказал он, пытаясь отдышаться. – Просто делайте то, что я говорю, и не хватайтесь за меня, иначе мы оба пойдем ко дну!

Я и без него знала, что нельзя за него хвататься, однако никогда не думала, что не делать этого в положении, подобном моему, так трудно. Кивнув в знак того, что поняла, я взглянула ему прямо в глаза. Они были необыкновенные – светло-синие, почти прозрачные.

И тут, несмотря на всю мою усталость, я почувствовала, как меня захлестывает смущение. Мне всегда было непросто принимать помощь от других людей, и даже сейчас, в том отчаянном положении, в котором я находилась, смущение, охватившее меня, было сильнее, чем желание спастись. Моя мать утверждала, что это во мне говорит дух янки, от которых ведет свой род наша семья. А Хайден называл это глупой гордостью. В данный момент я понимала только одно: я выгляжу как полная идиотка. Девица, попавшая в дурацкое положение, рухнувшая с причала, унесенная течением и неспособная выплыть самостоятельно.

– Я могу… сама выплыть, – заявила я, губы у меня тряслись, а волна предательски хлопнула меня по лицу именно в этот неподходящий момент. – Поплыву за вами, – добавила я, хотя ноги у меня будто были закатаны в бетон.

Мужчина покачал головой.

– Нет, это не очень хорошая идея. Течение слишком сильное.

– Я была… в команде по плаванию, – проговорила я, когда волна слегка приподняла нас. Голос у меня начинал скрипеть и хрипеть. – В школе, – я закашлялась. – В Эксетере. Мы участвовали… в национальном чемпионате.

Он был уже достаточно близко, чтобы схватить меня за ногу рукой.

– Я поплыву сейчас, – он сделал несколько глубоких вдохов. – А вы делайте, что я скажу. Меня зовут Рой.

– Я Эллен.

– Эллен, положите мне руки на плечи.

У него были очень широкие плечи. Такие плечи бывают у тех, кто много и трудно работает. Он бросил на меня взгляд искоса.

«Нет, я не буду этого делать», – думала я, продолжая молотить онемевшими руками по воде. «Я сама, я поплыву сама. Теперь, когда знаю, что рядом кто-то есть, я справлюсь».

– Спасибо, я в порядке, и все будет хорошо, если мы просто…

– Положите руки мне на плечи! – он повысил голос. И на этот раз это не было предложением, а было больше похоже на приказ.

Я положила руки ему на плечи.

– Теперь откиньтесь назад. Держите руки прямыми. Расставьте ноги и оставайтесь в таком положении. А я буду плыть.

Я знала, как спасают утопающих, но я никогда не была раньше на их месте! Я откинулась назад, волосы облепили мне лицо. Я даже почувствовала слабое тепло от солнечных лучей. Мы качались на волнах вверх-вниз, вверх-вниз. Рой занял позицию надо мной, а я обвила ногами его бедра, как он велел мне. Он поплыл брассом, делая руками сильные гребки, и мы начали двигаться. Я обмякла и расслабилась, чувствуя себя в полной безопасности. Головой я упиралась ему в грудь и, закрыв глаза, чувствовала, как напрягаются под рубашкой его мышцы при каждом новом движении. Ноги у него были длинные и сильные, он работал ими как поршнем, толкая нас вперед. Кожа его пахла солью и морем. Я смотрела, как он рассекает руками воду, и чувствовала тепло его тела. Открыв глаза, я увидела, что мы двигаемся параллельно берегу – и сразу поняла, что он делает: попав в плен течения, я впала в панику, которая помешала мне сделать это самой, а ведь я прекрасно знала, как в подобных случаях надо действовать. Главное правило – не пытаться плыть против течения. Нужно плыть параллельно земле, пока не выплывешь за границы течения, и только потом направиться к берегу. Скоро мы развернулись и поплыли в направлении пляжа. Я заметила краем глаза, что на берегу собрались люди. «Мы почти на месте», – подумала я с невероятным облегчением и с нетерпением стала ждать, когда мои ноги ступят наконец на твердую землю и мне не нужно будет больше дрейфовать в этой темной глубине.

Мы доплыли до того места, где Рой уже мог стоять, он поднял меня и обхватил руками. Дышал он тяжело. Теперь, когда он стоял, моя макушка едва доставала ему до груди, и я определила, что в нем было минимум шесть футов два дюйма роста – на добрых восемь дюймов больше, чем у меня.

– Здесь вы можете стоять, – сказал он.

Я осторожно отстранилась, держась за его руки, которые он протянул. Опустила ноги и встала – вода была мне по грудь. Это было непередаваемо – почувствовать под ногами песок, твердую почву, снова встать на ноги! У меня за спиной океан колыхался и нашептывал свои древние секреты, погружаясь в темноту, но передо мной сверкал и искрился под последними лучами заходящего солнца пляж, словно обещание чего-то нового и прекрасного. Я почувствовала, как мышцы у меня расслабляются и даже перестала ощущать холод. Единственное, что я чувствовала – это необыкновенную связь, единение со всем миром, который был вокруг меня. Я все еще здесь, думала я, я спасена. Я жива!

Внутри меня затрепетало какое-то легкомысленное озорство, и я начала вдруг смеяться. Освободившись из рук Роя, я закружилась, словно балерина, вокруг своей оси, поймав на себе его ошарашенный взгляд. Он, вероятно, решил, что его новая знакомая слегка повредилась в уме от пережитого волнения – но мне было совершенно на это наплевать. Я только что спаслась от смерти, мои ноги снова чувствовали под собой твердую почву – и в этот момент ничего более прекрасного со мной произойти не могло.

Я приблизилась к Рою и заглянула ему прямо в глаза, а потом обвила руками его шею и поцеловала. Потому что он спас меня… и еще сама не знаю почему. Этот поцелуй получился независимо от меня – сам по себе. И Рой поцеловал меня в ответ. Его теплые губы на вкус отдавали морем, руки, сильные и уверенные, крепко обхватили меня, словно мы с ним оба тонули. И мне было так хорошо в этих руках, что хотелось просто раствориться и замереть.

Но потом до меня дошло, что я делаю, и я быстренько отскочила в сторону.

– Ой, простите, – пробормотала я, вдруг сообразив, что все люди на берегу смотрят на нас. – Я… мне… мне пора.

Повернувшись, я пошла по воде к пляжу как можно быстрее. Меня трясло, одежда промокла насквозь, глаза щипало от соли, а еще мне было ужасно стыдно за то, что произошло секунду назад. Я и сама не понимала, что на меня нашло, с чего это я вдруг набросилась на него с поцелуями.

– Эллен, подождите! – крикнул Рой, пытаясь меня догнать. Он хотел схватить меня за руку, но я увернулась и прибавила скорости. Нужно просто притвориться, что ничего не было. Ничего не было.

Двое мужчин в синих джинсах бежали к нам со стороны пляжа. Один из них был в желтой футболке, у второго на голове красовалась бейсболка «Рэд Сокс», а на талии болтался пояс с инструментами, который шлепал ему по бедрам при каждом шаге.

– Рой, ты в порядке? С ней все нормально? – крикнул мужчина в желтой футболке, помогая мне выбраться на берег.

– Думаю, с ней все нормально, – ответил Рой, выходя из воды. Синие мокрые джинсы облепили ему ноги.

Парень в бейсболке схватил меня и вытащил на песок.

– Как вы, мисс? В порядке?

Я попыталась кивнуть, но меня слишком сильно колотила дрожь, поэтому я не смогла даже мотнуть головой.

– Х-х-холодно, – стуча зубами, выдавила я из себя.

Крупный мужчина с бородой и «ежиком» на голове подбежал ко мне и набросил на мои плечи коричневую кожаную куртку. Внутри нее было тепло и очень уютно, как будто в мягком флисовом одеяле, и я была очень благодарна этому мужчине за заботу.

Парень в желтой футболке спросил:

– Хотите, я позвоню в 911? Они сюда мигом приедут, тут недалеко. Вас могут отвезти в больницу в Калверт.

Я понятия не имела, где находится Калверт, но меньше всего на свете мне сейчас хотелось оказаться в больнице, персонал которой наверняка начнет звонить моей маме (а это нехорошо) или Хайдену (что еще хуже).

– Не надо, пожалуйста, – сказала я, трясясь. – Я хочу просто убраться отсюда поскорее.

Рой подошел и встал у меня за спиной.

– Я отвезу вас домой.

«О господи, нет», – подумала я, чувствуя, как вспыхнули у меня щеки. «Пусть кто-нибудь другой меня отвезет. Кто угодно – только не он. Я не могу ехать с ним!»

Я с надеждой взглянула на двух других мужчин, но они молчали.

– Пошли, – скомандовал Рой, тронув меня за плечо.

Я быстро зашагала по песку. Он шел следом. Мы оба молчали всю дорогу: пока шли по пляжу, потом по причалу, потом мимо строящегося здания – там на крыше стучали молотками трое мужчин. Вслед за Роем я вышла на грязную парковку за этим зданием, и он открыл дверцу голубого пикапа марки «Форд».

– Прошу прощения за бардак, – сказал он, сгребая в кучу и бросая на заднее сиденье ящик с инструментами, рулетку, отвес и несколько карандашей. – Орудия труда плотника.

С моей одежды капало, когда я села на переднее сиденье, подо мной сразу образовалась небольшая лужица. Посмотрев себе под ноги, я обнаружила, что на резиновый коврик у моего сиденья с меня насыпалась внушительная кучка песка.

– Я… не знаю, как это получилось, – придушенным полушепотом пробормотала я. – Я стояла на причале, все было нормально, и вдруг… – вздрогнув, я поглубже уткнулась подбородком в воротник куртки.

Рой повернул ключ зажигания, мотор покашлял и завелся.

– Вы не местная, да? – спросил он. Приборная панель ожила, мягким желтым светом засветилось встроенное радио.

Я покачала головой:

– Здесь очень сильное течение, – сказал Рой. – А причал в плохом состоянии. Хорошо, что я все видел.

При воспоминании о течении и причале я закрыла глаза. А если откровенно – при воспоминании о поцелуе. Перед глазами у меня немедленно всплыл образ Хайдена: его теплая улыбка, светлая челка, которая все время падает ему на лоб, как он всегда чуть заметно подмигивает мне, когда ему что-нибудь нравится, ласковые карие глаза, глаза, полные доверия…

Никогда не смогу рассказать ему, что произошло.

– Да, для меня это огромная удача, – согласилась я.

Рой взглянул на меня, и я заметила, что его лоб испещрен мелкими морщинками. Брови у него были темные, но в них попадались седые волоски.

– Спасибо вам, – сказала я. – За то, что спасли меня.

Он посмотрел назад и развернулся.

– Не за что, – кивнул он и выехал с парковки по направлению к шоссе. Пропустив несколько машин, мы наконец оказались на шоссе, и он опустил обе руки на руль.

– Вы и правда большой молодец. Наверно, специально учились когда-нибудь спасать людей?

Рой изогнул брови.

– Это звучит как комплимент от того, кто… как там было? «Национальный чемпионат»?

Я понимала, что он меня дразнит, но на его лице не было даже тени улыбки.

– Ой… да ладно, это было сто лет назад, – ответила я, наблюдая, как капли воды капают с его волос на рубашку.

Волосы у него были густые и темные, с проблесками седины, но эта седина только придавала ему привлекательности и мужественности. И я все время представляла себе, как он, должно быть, потрясающе выглядит в костюме.

– Итак… вы, значит, были спасателем? – спросила я.

Он выехал на шоссе.

– Но вы же учились…

– Очень приблизительно, – ответил он, пожимая плечами, и включил печку. – Где вы остановились?

Приблизительно? Интересно, как это можно научиться так плавать «приблизительно». Я подставила руки теплому воздуху, идущему от печки. Значит, если бы он учился не «приблизительно», он мог бы вполне стать олимпийским чемпионом.

– Так где вы остановились? – повторил он.

– В «Виктори Инн», – ответила я, заметив, что у него небольшой шрам возле носа, прямо под левым глазом.

Он кивнул.

– У Паулы. И вы приехали в город на… как надолго?

– Ненадолго, – сказала я. – Совсем ненадолго.

– Что ж. Вам бы надо зашить эту штуку.

– Какую штуку? – я поискала глазами зеркало, но его не было.

Он показал мне на лицо.

– На подбородке. Порез.

Я схватилась рукой за подбородок – он был в крови. Рой остановился и включил поворотник:

– Тут нужно наложить пару швов. Я знаю одного врача в Норт Хэддам, могу вас туда отвезти.

Я почувствовала, как щеки у меня вспыхнули, и знала, что они стали ярко-красными.

– Нет-нет, – сказала я. – Это совсем не нужно, правда.

Мысль о том, что он повезет меня в другой город к врачу… нет, ни за что, это абсолютно исключено. Никогда.

– Да мне не сложно, – он улыбнулся, и я поняла, что он опять дразнит меня. – Я ходил в школу с этим парнем и уверен, что он…

– Послушайте, – я подняла руки в знак протеста, лицо у меня пылало. – Я очень ценю вашу помощь, правда, и очень вам благодарна, но, наверно, лучше всего мне сейчас будет выйти из машины и пойти пешком. Тут недалеко, а я и так отняла у вас слишком много времени.

Морщины у него на лбу стали чуть глубже.

– Никуда вы не пойдете, – заявил он, ожидая, пока тронутся машины впереди. – В смысле, я, конечно, не могу вас принуждать, но вам точно надо обработать эту штуку.

Он взял меня за подбородок и повернул лицом к себе, чтобы получше рассмотреть рану, и меня затрясло как в лихорадке.

– Да все в порядке, – слабо пробормотала я, вытянувшись в струнку. – Я… ну… я завтра все равно уезжаю… и… ну… я схожу к врачу на Манхэттене, к своему врачу, как приеду.

Рой снова пожал плечами:

– Дело ваше.

И повернул налево, в направлении «Виктори Инн».

Я смотрела в окно, гадая, надо ли говорить что-нибудь о поцелуе, надо ли извиняться. Мне же не хотелось, чтобы он подумал, будто я… мне вообще не хотелось, чтобы он об этом думал.

– Я… прошу прощения за то, что произошло, – выдавила я из себя.

Он покосился на меня с удивлением.

– Не за что извиняться. Течение бывает очень опасно. Тут уж как повезет.

– Да нет, я не про течение. – Он свернул на дорогу, ведущую к гостинице. – Я о другом… – Больше я ничего не могла сказать.

Он поехал к парковке, откинувшись на спинку кресла и одной рукой управляя рулем.

– А, да не волнуйтесь, – и он снова пожал плечами. – Это же всего-навсего поцелуй.

Видимо, мне должно было стать легче от этих слов, но не стало. Наоборот, теперь я почувствовала себя униженной – как будто все это не значило для него совсем ничего.

– Знаете, – пробормотала я, – людям в Мэне стоит получше следить за причалами. – Я слышала обиду в своем голосе, но ничего не могла поделать с этим. – Я ведь вообще-то могла сильно пострадать, когда падала.

Рой пристально посмотрел на меня, а потом сказал:

– Я рад, что вы не пострадали – вы же очень талантливая пловчиха. А еще я рад, что оказался достаточно близко, чтобы успеть вас спасти. – Он опустил козырек, потому что солнце слепило ему глаза, заливая машину ярким золотым светом. Я подумала, что он снова смеется надо мной, но выражение его лица было серьезным.

Затем он все-таки улыбнулся и продолжил:

– Знаете, мы тут, в Мэне, обычно все умеем читать. И вот если бы вы прочли табличку…

О чем это он говорит?! Люди в Мэне читают… и что? Какая еще табличка?

– Юридический факультет, – Рой медленно кивнул, как будто у него в голове складывался паззл и теперь он нашел недостающий элемент.

– Да, юридический факультет, – запальчиво ответила я, не сводя глаз с его лица. Пробивающаяся щетина на этом лице могла бы показаться мне весьма привлекательной при других обстоятельствах и в другое время… если бы я, как раньше, была одна. Но в данный момент Рой начал раздражать меня.

Он снова повернулся ко мне:

– Так вы, значит, юрист.

– Да, – сказала я.

– И какими делами вы занимаетесь? Ну, в какой области?

– В сфере недвижимости.

– Ага, – он потер подбородок. – Значит, вы, наверно, знаете, что такое «незаконное проникновение»?

Разумеется, я знала, что такое «незаконное проникновение», хотя это и выходило за рамки той сферы деятельности, которой я обычно занималась.

– Да, – я слегка выпрямилась на своем сидении. – Я знаю о незаконном проникновении все. Я прямо-таки эксперт по незаконным проникновениям в нашей фирме. Все случаи незаконного проникновения – мои.

Возле нас остановилась «Тойота», и Рой дал ее водителю знак проезжать.

– Эксперт по незаконным проникновениям, – повторил он, вскинув брови. – Может быть, у вас даже какая-то специальная степень есть?

Специальная степень?! Дурацкий вопрос какой-то.

– Нет, конечно, специальной степени у меня нет… – я замолчала, потому что насмешливые искорки в его глазах однозначно свидетельствовали о том, что он издевается надо мной.

– Ладно, – сказал он. – Но почему же вы, с вашим образованием и опытом, будучи экспертом по незаконным проникновениям, не удосужились прочитать то, что было написано на табличке у причала? А там было написано: «Посторонним вход воспрещен!» Или вы эту табличку прочитали? Тогда зачем вы туда все-таки пошли?

О чем он говорит?! Какая такая табличка «Посторонним вход воспрещен»? И с чего он вообще меня об этом спрашивает? Я почувствовала, как по спине у меня побежали мурашки – потому что вспомнила, что у причала действительно торчала какая-то табличка. Что на ней было написано? Неужели «Посторонним вход воспрещен»? Не может быть, думала я, просто не может быть. Если так – то у меня большие проблемы. А у него есть полное право считать меня клинической идиоткой.

– Я не видела никакой таблички «Посторонним вход воспрещен», – заявила я. – Ее там не было. Я бы заметила, если бы она была.

Рой снял со штанины своих джинсов прилипшие водоросли и выкинул их за окошко.

– Что ж, возможно, вы просто не обратили на нее внимания, – сказал он. – Но табличка там точно есть. Там сейчас строится новый дом, я как раз работаю на этой стройке. А причал и дом принадлежат одному лицу. Это частная собственность, – он посмотрел на меня искоса. – Особенно причал.

Я опустила взгляд на свои ноги, испачканные в песке, на лужицу, натекшую с меня под сиденье, и попыталась собраться с мыслями. Снова мысленно представила себе пляж и причал. Да, я видела эту табличку. Белая табличка с черными буквами. Что там было написано? О, господи, похоже, что на ней действительно было написано «Посторонним вход воспрещен!». Кошмар. Теперь я покрылась мурашками вся. Как я могла не обратить на нее внимание? Как могла вот так просто пройти мимо нее, запрещающей вход, на причал? Я просто сгорала от стыда. Я была пловчихой – и при этом не совладала с течением, и вот теперь я, юрист, оказывается, еще и совершила незаконное проникновение.

С громким щелчком я отстегнула ремень безопасности. Не буду больше с ним разговаривать. Ни за что не признаю, что он прав!

– Знаете что? – Голос у меня дрожал, а в конце предложения вообще сорвался и стал вдруг на целую октаву выше, чем обычно. – Вам стоит посоветовать владельцу лучше заботиться о своей собственности. – Горло у меня сжалось, как тогда, когда я летела с причала вниз. – Ему повезло, что я не пострадала! – Я сделала паузу. – Или даже не погибла. – Я воинственно ткнула в Роя пальцем. – Любой может упасть с этого причала. Его нужно укрепить или разобрать!

В этот момент, словно в подтверждение моих слов, мне на колени шлепнулась увесистая горсть мокрого песка с волос. На лице Роя не дрогнул ни один мускул, но все же было в его глазах и в уголках губ что-то такое, что недвусмысленно говорило: он считает все это очень забавным.

Я раздраженно стряхнула песок с колен на пол.

Он посмотрел на пол, затем снова на меня:

– Причал как раз собираются разбирать. Именно поэтому там и стоит табличка. И калитка там именно поэтому.

– Да, но калитка не была заперта, – запальчиво возразила я. Вот теперь рана на подбородке начинала реально болеть и саднить.

– Вообще-то должна была быть закрыта.

– Может, и должна была, но не была. Иначе как бы я туда вошла?!

Он как будто хотел что-то сказать, но я не дала ему себя сбить:

– И вот еще что. Может быть, посоветуете вашему хозяину поставить табличку непосредственно на причал, а не на песок рядом?

«Вот это неплохо, – подумала я. – Это действительно разумно».

Он повернулся ко мне – и теперь о сомнениях не могло быть и речи: он улыбался с такой ехидной ухмылочкой, от которой я начинала чувствовать себя нашкодившей кошкой.

– О, – сказал он. – Так вы все-таки видели табличку.

Боже. Я попалась в свою собственную ловушку!

Этот человек был такой ужасный, гадкий, невыносимый!

Я чувствовала, как глазам становится горячо из-за подступающих слез, но нет, я не собиралась доставлять ему удовольствие видеть меня плачущей! Открыв дверь, я выскочила из машины, оставляя за собой мокрые следы.

– Спасибо, что подвезли, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы слезы не были слышны в моем голосе. С силой хлопнув дверцей, я быстро пошла по дорожке к гостинице. И услышала голос Роя, который звал меня:

– Эллен, подождите! Эллен! Эй! – он высунулся в окно пассажирского сиденья. Голос его звучал серьезно, глаза тоже смотрели серьезно – ни тени от той улыбки, которая так вывела меня из себя, сейчас на его лице не было. Ладно, подумала я, пусть скажет то, что хочет сказать.

Я вернулась к машине.

– На всякий случай – вдруг вас это заинтересует, – произнес он. – В «Бэннет Марин Сапплай» бывают распродажи. – И вот снова эта улыбочка и эти насмешливые искорки в глазах! – Надувные спасательные жилеты с тридцатипроцентной скидкой.

Мэри Симсес

Непреодолимое черничное искушение

The Irresistible Blueberry Bakeshop & Café

Copyright © Mary Simses, 2013

© Тогобецкая М., перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Бобу и Моргану в память об Энн и Джоне

Глава 1. Холодный прием

– Не двигайтесь! Осторожно! Это опасно!

Я услышала, как кто-то пытается меня остановить – но было слишком поздно. Прогнившие доски причала угрожающе затрещали подо мной, прогнулись, а затем сломались, и я рухнула в холодный океан у берегов штата Мэн, уйдя под воду с головой сразу футов на десять в глубину.

Возможно, за мгновение до этого я увидела мужчину, который мчался по пляжу к причалу, размахивая руками и крича, чтобы я остановилась. И если бы я повернула голову в его сторону, я смогла бы разглядеть его вполне отчетливо. Но я была слишком увлечена фотосъемкой отражавшейся в воде скульптуры, стоящей возле причала – женщины в кружевном платье, держащей в руках что-то, больше всего напоминающее ведро с виноградом.

Теперь, пытаясь спастись, я колотила руками и ногами по воде, мое сердце выпрыгивало из груди, а зубы отбивали чечетку – вода была очень холодная. А еще я понимала, что плыву очень быстро. А точнее, меня несет. Течение здесь оказалось весьма сильным, и оно меня стремительно разворачивало и уносило все дальше и дальше от причала.

Я закашлялась, выплевывая воду, вода вокруг пенилась, волновалась, в рот попадал песок. Волны били меня по лицу, заполняя рот и нос соленой, почти горькой водой. Руки и ноги начали неметь, меня колотила дрожь, которую невозможно было сдержать. Да как вообще океан может быть таким холоднющим в конце июня?

Я решила плыть против течения и изобразила австралийский кроль, который всегда удавался мне лучше всего. Я работала руками и ногами изо всех сил, пока они не отказались мне повиноваться, а когда остановилась, то обнаружила, что усилия мои были напрасными и меня все равно уносит в открытый океан.

«Ты же когда-то отлично плавала, когда училась в Эксетере! – попыталась я подбодрить себя. – Ты умеешь плавать!» Тихий голосок в моей голове очень старался звучать уверенно, но это не сработало. Паника охватила меня целиком, она разлилась по всему телу до самых кончиков пальцев рук и ног. Я сильно изменилась за годы, прошедшие с момента окончания колледжа – слишком много времени проводила за столом, слишком много сил тратила на бумажки и глупые покупки… и, надо сказать прямо, совсем не тратила сил и времени на занятия плаванием.

Внезапно мощный поток, который тащил меня под водой прочь от берега, остановился, и я оказалась в открытом океане – вокруг меня неторопливо плескались валы темной воды с белыми барашками. Казалось, океан был везде – темный и величественный. И бесконечный. Я завертела головой, и мне удалось разглядеть между волнами очень далекий и очень маленький причал – можно сказать, совсем крошечный. Я снова поплыла кролем, пытаясь преодолеть течение: вдох, выдох, вдох, выдох… Было трудно, ноги налились тяжестью и отказывались двигаться – они просто слишком устали.

Я остановилась и легла на поверхность воды с помощью рук, которые тоже совершенно обессилели. Мне хотелось плакать. Да еще подбородок сильно саднило – коснувшись его пальцем, я увидела кровь: видимо, ударилась или порезалась, когда падала. Я даже не поняла, как это произошло.

Мне так хотелось посмотреть на город с воды – как когда-то видела его моя бабушка, которая выросла здесь в сороковых годах двадцатого века. Я пришла на пляж, открыла калитку и взошла на этот причал. Некоторых досок не хватало, и перила были сломаны, но все же он казался довольно крепким и устойчивым, пока я не ступила на ту доску… она была какая-то слишком мягкая и податливая под моей ногой…

Волна шлепнула меня по лицу, я набрала полный рот воды.

Я вдруг поняла, что камера тянет меня на дно, словно камень – ремень от моей фотокамеры «Никон» оборачивался вокруг моей шеи. Она уже никогда не будет работать. Трясущимися руками я стащила с себя фотоаппарат через голову.

В памяти мелькнуло воспоминание о моем последнем дне рождения: ужин в «Мей Фейр» в Лондоне, мой жених Хайден протягивает мне коробку, завернутую в серебристую упаковочную бумагу, и открытку, в которой написано: «С тридцатипятилетием, Эллен. Надеюсь, это сможет соответствовать твоему выдающемуся таланту!» В коробке лежал фотоаппарат «Никон».

Я разжала пальцы и отпустила камеру – она плавно опустилась в темноту, и мое сердце сжалось, когда я представила, как она лежит там, в темноте, на дне океана.

The Irresistible Blueberry Bakeshop & Café

Copyright © Mary Simses, 2013

© Тогобецкая М., перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Бобу и Моргану в память об Энн и Джоне

Глава 1. Холодный прием

– Не двигайтесь! Осторожно! Это опасно!

Я услышала, как кто-то пытается меня остановить – но было слишком поздно. Прогнившие доски причала угрожающе затрещали подо мной, прогнулись, а затем сломались, и я рухнула в холодный океан у берегов штата Мэн, уйдя под воду с головой сразу футов на десять в глубину.

Возможно, за мгновение до этого я увидела мужчину, который мчался по пляжу к причалу, размахивая руками и крича, чтобы я остановилась. И если бы я повернула голову в его сторону, я смогла бы разглядеть его вполне отчетливо. Но я была слишком увлечена фотосъемкой отражавшейся в воде скульптуры, стоящей возле причала – женщины в кружевном платье, держащей в руках что-то, больше всего напоминающее ведро с виноградом.

Теперь, пытаясь спастись, я колотила руками и ногами по воде, мое сердце выпрыгивало из груди, а зубы отбивали чечетку – вода была очень холодная. А еще я понимала, что плыву очень быстро. А точнее, меня несет. Течение здесь оказалось весьма сильным, и оно меня стремительно разворачивало и уносило все дальше и дальше от причала.

Я закашлялась, выплевывая воду, вода вокруг пенилась, волновалась, в рот попадал песок. Волны били меня по лицу, заполняя рот и нос соленой, почти горькой водой. Руки и ноги начали неметь, меня колотила дрожь, которую невозможно было сдержать. Да как вообще океан может быть таким холоднющим в конце июня?

Я решила плыть против течения и изобразила австралийский кроль, который всегда удавался мне лучше всего. Я работала руками и ногами изо всех сил, пока они не отказались мне повиноваться, а когда остановилась, то обнаружила, что усилия мои были напрасными и меня все равно уносит в открытый океан.

«Ты же когда-то отлично плавала, когда училась в Эксетере! – попыталась я подбодрить себя. – Ты умеешь плавать!» Тихий голосок в моей голове очень старался звучать уверенно, но это не сработало. Паника охватила меня целиком, она разлилась по всему телу до самых кончиков пальцев рук и ног. Я сильно изменилась за годы, прошедшие с момента окончания колледжа – слишком много времени проводила за столом, слишком много сил тратила на бумажки и глупые покупки… и, надо сказать прямо, совсем не тратила сил и времени на занятия плаванием.

Внезапно мощный поток, который тащил меня под водой прочь от берега, остановился, и я оказалась в открытом океане – вокруг меня неторопливо плескались валы темной воды с белыми барашками. Казалось, океан был везде – темный и величественный. И бесконечный. Я завертела головой, и мне удалось разглядеть между волнами очень далекий и очень маленький причал – можно сказать, совсем крошечный. Я снова поплыла кролем, пытаясь преодолеть течение: вдох, выдох, вдох, выдох… Было трудно, ноги налились тяжестью и отказывались двигаться – они просто слишком устали.

Я остановилась и легла на поверхность воды с помощью рук, которые тоже совершенно обессилели. Мне хотелось плакать. Да еще подбородок сильно саднило – коснувшись его пальцем, я увидела кровь: видимо, ударилась или порезалась, когда падала. Я даже не поняла, как это произошло.

Мне так хотелось посмотреть на город с воды – как когда-то видела его моя бабушка, которая выросла здесь в сороковых годах двадцатого века. Я пришла на пляж, открыла калитку и взошла на этот причал. Некоторых досок не хватало, и перила были сломаны, но все же он казался довольно крепким и устойчивым, пока я не ступила на ту доску… она была какая-то слишком мягкая и податливая под моей ногой…

Волна шлепнула меня по лицу, я набрала полный рот воды.

Я вдруг поняла, что камера тянет меня на дно, словно камень – ремень от моей фотокамеры «Никон» оборачивался вокруг моей шеи. Она уже никогда не будет работать. Трясущимися руками я стащила с себя фотоаппарат через голову.

В памяти мелькнуло воспоминание о моем последнем дне рождения: ужин в «Мей Фейр» в Лондоне, мой жених Хайден протягивает мне коробку, завернутую в серебристую упаковочную бумагу, и открытку, в которой написано: «С тридцатипятилетием, Эллен. Надеюсь, это сможет соответствовать твоему выдающемуся таланту!» В коробке лежал фотоаппарат «Никон».

Я разжала пальцы и отпустила камеру – она плавно опустилась в темноту, и мое сердце сжалось, когда я представила, как она лежит там, в темноте, на дне океана.

А потом я начала думать, что мне не спастись. Что я слишком замерзла и слишком устала. То и дело закрывая глаза, я позволяла темноте проникнуть внутрь меня. Вокруг шелестел, пел, нашептывал океан. Я думала о маме – о том, как ужасно будет больше никогда ее не увидеть. И о том, как тяжело придется ей – вряд ли она вынесет две смерти за одну неделю: сначала бабушка, теперь я… Я думала о Хайдене и о том, как прощалась с ним сегодня утром, заверяя, что пробуду здесь всего одну ночь, максимум – две. И как он просил меня подождать до конца недели, чтобы мы могли поехать вместе. А я отказалась, потому что «это же короткая поездка». Ничего особенного. Сегодня вторник, сказала я ему, я вернусь на Манхэттен уже завтра. А теперь, за три месяца до нашей свадьбы, он вдруг узнает, что я не вернулась. И никогда не вернусь.

Я чувствовала, как вода уносит меня, как сознание ускользает, как на смену панике приходит спокойствие, равнодушие. Передо мной возник образ бабушки – как она стоит среди своих розовых кустов, держит в руках садовые ножницы и улыбается, улыбается…

Вздрогнув, я резко открыла глаза. Между большими перекатывающимися волнами я снова видела причал – и еще что-то. Нет, кого-то! Я видела мужчину, который прыгнул с причала в воду. Он вынырнул и поплыл очень быстрым кролем в моем направлении. Я видела, как его руки взлетают над водой. «Он плывет за мной», – подумала я. «Господи, спасибо, он плывет за мной! Здесь есть еще кто-то – и этот кто-то плывет, чтобы помочь мне!» В груди будто разлилось что-то теплое. Я заставила ноги двигаться чуть активнее, стараясь размять засыпающие от изнеможения мышцы. Подняв руки, я пыталась подать пловцу сигнал, чтобы он видел меня, и смотрела, как он приближается. При этом я стучала зубами так громко и яростно, что еле могла дышать.

Никогда я не видела такого сильного пловца. Он рассекал волны так уверенно и легко, как будто имел над ними неограниченную власть. Наконец он подплыл достаточно близко, чтобы я могла его услышать:

– Держитесь там! – закричал он, лицо у него раскраснелось, а темные волосы вода гладко зализала назад. Когда он оказался рядом со мной, мои ноги окончательно отказали, и я просто лежала на спине.

– Я вас вытащу, – сказал он, пытаясь отдышаться. – Просто делайте то, что я говорю, и не хватайтесь за меня, иначе мы оба пойдем ко дну!

Я и без него знала, что нельзя за него хвататься, однако никогда не думала, что не делать этого в положении, подобном моему, так трудно. Кивнув в знак того, что поняла, я взглянула ему прямо в глаза. Они были необыкновенные – светло-синие, почти прозрачные.

И тут, несмотря на всю мою усталость, я почувствовала, как меня захлестывает смущение. Мне всегда было непросто принимать помощь от других людей, и даже сейчас, в том отчаянном положении, в котором я находилась, смущение, охватившее меня, было сильнее, чем желание спастись. Моя мать утверждала, что это во мне говорит дух янки, от которых ведет свой род наша семья. А Хайден называл это глупой гордостью. В данный момент я понимала только одно: я выгляжу как полная идиотка. Девица, попавшая в дурацкое положение, рухнувшая с причала, унесенная течением и неспособная выплыть самостоятельно.